Ги Дзен - Загадка доктора Зака

– Верно, – кивнул головой доктор Зак, глядя на верхушки деревьев, раскачиваемые холодным осенним ветром.

– Так вот, они пришли и сразу, как голодные псы, стали бродить в поисках еды. Все полки облазали, в туалете шкафчики пооткрывали, обшарили на кухне помойные ведра, даже в шкаф заглянули. Нигде еды не нашли, но всё равно бегали, как сумасшедшие и скулили. А на лицах у них такое недоумение было нарисовано, как будто я перед ними стоял без штанов, с красным флагом, и пел на древнееврейском про Деда Mороза. Я попытался их успокоить и с трудом усадил за стол, а потом торжественно высказал благодарность за то, что они собрались, пожертвовав драгоценным временем.

Я заметил, что многие сидели с бледными и печальными лицами. Меня окружали грустные глаза, наполненные

безысходностью. В воздухе стояла черная дымка траура – такая обычно царит на похоронах. Некоторые, особенно женщины, были близки к обмороку и сидели с похолодевшими конечностями, сине-зелеными кругами под запавшими от тоски глазами и были готовы вот-вот упасть на пол без чувств. Никто друг с другом не разговаривал. Глаза у всех бешено вращались по часовой стрелке, тщетно пытаясь найти что-то съестное. Они совершенно не понимали, что нужно делать, когда на столе нет никакого угощения.

– Какой замечательный день! – громко произнес я. – Просто великолепный!

Никто не обратил внимания на мои слова. Только где-то вдалеке на кухне звякнуло мусорное ведро. А потом раздался звук падающего тела, измученного голодом.

– Я не понимаю, – рассуждал я, продолжая удивляться, – почему вы должны всегда жевать, чтобы разговаривать о том, о сём? Почему мы не можем просто так посидеть и поговорить?

– Не понимаю, – произнес дядя, с трудом отлепляя язык, присохший к зубам от отсутствия водки.

– Ну, давайте поговорим о жизни, не выделяя желудочный сок, – предложил я.

– Это невозможно, – вздохнула тётя. – Мы не можем говорить о жизни без выделения сока. Нет сока – нет жизни.

Её одухотворённое интеллигентное лицо покрылось красными пятнами, руки затряслись, а губы вытянулись в трубочку, как у младенца в поисках соски.

– Конечно, – согласился брат, – в соке содержатся специфические белки, которые так воздействуют на мозг, что хочется говорить о смысле жизни.

У брата было специальное образование в области биохимии.

– Да, – кивнул курчавым париком приятель-психиатр, – разговор о жизни без желудочного сока может привести к нарушениям процесса мышления, а в тяжелых случаях – к галлюцинациям.

– …И вообще к язвам, гипертонии и инфарктам, – добавила его жена, специалист по внутренним болезням.

Все молчали, разочарованно покачивая головами. Дядя, высунув язык и шумно дыша, долго и внимательно смотрел на стол, а потом начал царапать по нему ногтем, что-то отковыривая. После неимоверного труда, слегка вспотев, он наконец отковырнул маленькую щепочку и, быстро положив ее в рот, стал жевать, с громким чмоканьем и обильным выделением слюны. Тётя бросила на него взгляд, полный зависти и негодования. Дядя смутился, задрожал, сморщился, как груша, и скрепя сердце дал тёте кусочек щепочки, вынув её изо рта. Тетя блеснула счастливыми глазами, положила деревяшку в широко раскрытый от неистового аппетита рот и тут же сомкнула мощные челюсти, мгновенно раскусив её.

Брат, извинившись, с кряхтеньем сполз со стула, захрипел, зафыркал, заблеял. Когда он высунул голову, все увидели его довольную жующую физиономию, перекошенную от счастья до безобразия. Гости оживленно задвигались на стульях, вытягивая пальчики с коготками по направлению к замечательному столу из красного дерева.

– Вчера смотрел интересный футбол, – дядя вытер рукавом тётиной кофты выпавшие на его щёки сопли психиатра.

– Погода была ужасная, ужасная, – прошипела тетя, выковыривая из-под десен застрявшую деревянную щепку, отломанную от стула.

Друг-психиатр ловко отломил вилкой кусочек стола, понюхал его, полизал и многозначительно заметил:

– Красное дерево хорошо принимать от бессонницы. В нём содержится много серотонина.

– Неужели?! – воскликнули все и бросились на стол, зубами и ногтями сметая всё на пути.

– Господа! – расстроился я. – Я же только хотел поговорить о жизни, а вы мебель портите!.. Как не стыдно!

– Говори, говори о жизни! – тетя ползала, набивая щепки за обе щеки. За ней полз психиатр, пытаясь схватить то, что она не успела отгрызть.

Внезапно раздался грохот, и стол развалился пополам.

– Это лучшее красное дерево, которое я ел в жизни! – крикнул дядя, разрывая зубами ножку стула.

– Конечно, – согласился биохимик, – столько гормонов, аминокислот и белков!

Он настолько увлекся царапанием, что продырявил ногтем снизу дырку в столе, и теперь смотрел на свой палец сверху.

– Мой Бог! – психиатр выпучил глаза. – Я чувствую, как мозг наполнился серотонином.

– Как вы можете жрать дерево! – воскликнул я. – Мы же люди! Мы не можем переваривать хлам!

– Вопросы о смысле жизни нас пугают, – объяснила тетя, тщательно вытирая рот чулком. – А когда человек напуган, то может переварить даже железо.

– Ну, пожалуйста, хватит! – попросил я. – Не надо есть стол! День рождения закончен!

Все встали, отряхнулись и ушли, захватив остатки мебели. Я со страхом смотрел на щепки. Внезапно перед глазами появилась картина, где человекообразные существа, не желая говорить о жизни, ползают вокруг, поедая здания, машины, деревья… Я протянул руку, достал щепку и попробовал её на вкус. Кусок деревяшки впился в язык, и я долго прыгал на одной ноге, поминая добрым словом день рождения.

Пациент замолчал и вопросительно посмотрел на доктора Зака.

– Очень интересный рассказ, – заметил доктор, глядя на часы, – очень интересный… Вы, наверное, чувствуете себя довольно одиноко?

Пациент кивнул головой. Доктор Зак заметил, что больной жуёт. Доктор автоматически посмотрел на письменный стол в поисках царапины.

– Я жую жвачку, доктор, – объяснил пациент. – А вы?

– Я? – удивился доктор Зак и внезапно обнаружил, что-тоже жует, только не знает что.

– Хотите поговорить о жизни? – поинтересовался больной.

Доктор Зак поймал себя на мысли, что он не знал, чего хотел больше – говорить о смысле жизни или продолжать жевать.

Ночь превратилась в кошмар. Когда я засыпал, кто-то приходил в сон, обливал меня неприятной вонючей и горячей жидкостью и кричал: «Что ты любишь делать?!» Барабанная перепонка трещала от напряжения, голова раскалывалась на миллионы кусочков. Этот «кто-то» не обращал внимания на мои страдания и продолжал орать. Я его жёг, пилил, рубил на части, вешал на крючок, бил ногами, но он вставал, свеженький и целехонький, совершенно невредимый, и продолжал гнусно издеваться над старым человеком. Я пытался воззвать к его здравому смыслу, размахивая руками, ногами и прочими конечностями. Я объяснял, что нелогично, неприлично, ужасно, возмутительно, грустно и недопустимо задавать глупый вопрос человеку, которому девяносто лет. Безобразие! Он не обращал внимания на моё щебетание, размахивание конечностями, и, как огромный чёрный коршун, возвышался, продолжая спрашивать.