Виктор Бейлис - Дьяволенок Леонардо. Рассказы и эссе

– Nur immer gemütlich! – говорил он пациентам, если видел, что они склонны к беспокойству.

Он также с удовольствием рассуждал о том, что уют – чисто германское понятие – и что по-настоящему это слово доступно только для немецкого менталитета и ни в одной стране Европы или Америки его не способны воспринять адекватно.

Работы было много, но она приносила неплохой доход, и Натан никогда не жалел денег на то, чтобы хорошенько отдохнуть и развлечься во время короткого отпуска. Он заранее интересовался, в каких местах принимают постояльцев с домашними животными, и все трое, то есть Натан, Мирра и Бэр – семейство Liebermann – уже побывали на всех морях и океанах. Они посетили Таиланд и Доминиканскую Республику, Ибицу и Крит, Израиль и Сингапур. Всюду было великолепно и роскошно. Но… роскошь – не уют, а Натан хотел на этот раз отдохнуть без блеска, но сохраняя ту Gemütlichkeit, с которой он обустроил свой дом.

Предприняв тщательные расспросы, Натан остановил свой выбор на небольшом курортном местечке Bad W., где, как он выяснил, были целебные воды, холмы, смешанные леса и озеро в каком-нибудь десятке километров от окраины. Сговорившись заранее с Дианой, хозяйкой сдававшегося домика с зеленым участком на той самой последней окраине, которая как раз и была ближе всего к озеру, Либерман (н) привез на новеньком фольксвагене все свое семейство – отдыхать!

– Ach du, meine Güte, – сказала хозяйка, – wie heißt der Hund? (Боже, как мило! Как зовут пса?)

– Er heißt Bär (Его зовут Бэр), – поспешила ответить Мирра: у нее было более понятное произношение, а если бы отвечал Натан, то хозяйка наверняка стала бы переспрашивать, приняв Bär за Beer (ягода), что никак либермановскому псу не подходило.

– Медведь, как мило! – одобрила хозяйка и, слегка засмущавшись, задала вопрос:

– Вы ведь, как я слышу по выговору, из России, для вас медведи привычны, а у нас эти животные повывелись и собак так не называют. Впрочем, говорят, в прошлом году кто-то спугнул в малиннике медведя: я слышала медведи понемногу возвращаются в Германию.

– Пойдем, собаченька (Hündchen), я познакомлю тебя с Робертом.

Все ожидали, что сейчас им представят хозяина, но Робертом оказался мохнатый той же окраски, что и Бэр, кролик. Он сидел в клетке, приподнятой на метр от земли, и поочередно приподнимал кверху то левую, то правую ноздрю. Бэр в ту же секунду, как увидел Роберта, стал перед ним на задние лапы и просунул в отверстие клетки нос, вероятно, чтобы понять, к чему там кролик принюхивается.

– Бэр! – предостерег Натан, но хозяйка успокаивающе улыбнулась:

– Я думаю, они подружатся.

Бэр, видимо, сумел понять то, что и пытался выяснить, но почему-то два раза тревожно взвизгнул, а Роберт перестал гримасничать, но вовсе не от испуга: приближение Бэра к его жилищу скорее умиротворило его: если вначале он почему-то крутил носом, то теперь по какой-то причине перестал.

– Das Tier an sich (Животное-в-себе), – подумал Liebermann.

Рядом с домом стоял старый во многих местах прохудившийся амбар, явно принадлежавший хозяйке, хотя, как впоследствии выяснилось, никто из домашних сельским хозяйством не занимался – все работали или учились в городе. Впрочем, к дому примыкали многочисленные поля – «желтеющие нивы», как умильно назвал их Натан, – и амбар могли сдавать под уборочные машины, да так, скорей всего, и было. Поля не были бескрайними, ибо со всех сторон ограничивались холмами, поросшими лесом, или же просто лесами, и Либерманы с удовольствием предвкушали упоительные прогулки – через поле в лес! Внутри дома тоже было, как и мечталось, незатейливо, но удобно, все необходимое под рукой, чистая ванная с цветочными отдушками. Словом, gemütlich!

Быстренько распаковав чемоданы, все семейство отправилось для начального знакомства в курпарк, самый, как указывалось в табличке при входе, большой курпарк в Европе – с целебными источниками, прудами, лебедями и т. п. По дороге Натан говорил Мирре о том, что город меняется в зависимости от того, кто в него приезжает, от того, о чем люди думают и чего хотят. Один и тот же воздух может быть целебен для одних и враждебен другим, даже если у них сходные недуги. Более того, упорные мысли приезжих сгущаются где-то, например, между деревьев курпарка, и приходят потом в голову, как свои, людям, совершенно не причастным к их рождению.

– Представь себе, даже похоть какого-нибудь безусого школяра может вдруг возбудить недужного старика, приковылявшего сюда, чтобы попить лечебной водички из бювета, – говорил Натан. – Я уверен, мы понравимся этому курорту, мы ведь милые, правда, Бэрушка? Да, Миррочка?

– Ох, Натан, я тебя умоляю, не валяй уже дурака, – также дурачась, почему-то с еврейским акцентом сказала Мирра.

Пес разделял веселый настрой остальных членов семьи, но сохранял достоинство и величавость.

Едва войдя в парк, Натан чуть не захлебнулся:

– А это что за красная жопа?

– Где? Где? – заинтересовалась Мирра.

– Да вот же, справа от аллеи. Давай подойдем поближе.

То, что удалось разглядеть Мирре, действительно было похоже на здоровущую задницу совершенно кирпичного цвета. Оказалось, что здесь поставлена скульптура, название которой было закреплено в надписи на подножной плите, и звалась статуя «Die Rote Dame “ (Красная дама). Вся она была карминная, за исключением лобкового треугольника – тот, как и следовало ожидать, потребовал черной краски. Правая рука красной дамы выдвинута немного вперед и сложена лодочкой, словно бы красножопая просит дать ей что-то. И впрямь, в протянутую руку ей положили… нет, не камень, противу того, что подсказывают русские стихи, но свежесорванные полевые цветы.

– Трогательно, – сказал Натан и похлопал девушку по ягодицам.

– Наташка, веди себя прилично в европейском курпарке, – слегка взревновала Мирра: она называла мужа Наташкой, когда чем-то была недовольна, зная, что ему не нравится это имечко.

Бэр на всех троих глядел иронически и своих чувств по отношению к Красной Даме не выказывал. Зато у гостей курорта дама пользовалась очевидным успехом, судя по тому, сколько туристов попытались приобнять статую, позируя для фотографии на память. Несколько десятков таких открыточек было выставлено в витрине располагавшегося тут же неподалеку фотоателье. И нельзя не отметить, что никто никаких скабрезных жестов себе не позволил (сравни для примера измусоленную сиську Джульетты в Вероне).

– Клянусь, это он! – вскричал вдруг Натан.

– Кто – он? – удивилась Мирра.

– Ну, тот, что положил ей цветы.

– Где?

– Вот, на фотографии.

Натан показал на карточку, где коротышка в шортиках стоял на принесенной с собой табуретке, чтобы оказаться вровень с партнершей. Очки, вдумчивый взгляд, полная серьезность и значительность момента.