Юрий Киселев - БЕЛОЕ и КРАСНОЕ. Отпрыски

Майкл не нашелся и глупо хихикнул, продолжая поедать глазами ее ноги. Сняв второй чулок, она откинулась на локоть и выжидательно посмотрела.

– Что? – сказал Майкл, прекрасно понимая, что решающий момент наступает.

– Я тебя одетым к себе не пущу.

– Ты тоже еще не разделась?..

Каким-то акробатическим манером Линда сдернула с себя трусики и, скрестив ноги, приняла прежнюю позу. В ответ, Майкл стащил с себя фланелевку.

– Мне больше снимать нечего, – насмешливо сказала она.

Майкл стянул тельную рубаху и, постояв в нерешительности, присел и принялся расшнуровывать ботинки, со стыдом думая, как он предстанет перед ней голым.

– Тебе помочь? – с издевкой осведомилась она.

Он глянул на нее через плечо и решительно сказал:

– Слушай! Не возражаешь, если я выключу эту чертову лампу?

– Выключи, – сказала она просто.

Майкл подошел выключил лампу. Настала полная темнота, но снимая брюки, он все-таки повернулся к Линде спиной.

– Ты где там? – смеясь спросила она.

– Тут. Раздеваюсь.

Выждав секунду-другую, она спросила:

– Ну, все?

– Угу.

– Иди сюда.

– Куда?

– В постель.

Момент настал. Он решительно повернулся к постели, тут же больно ударившись о банкетку, чертыхнулся и отшвырнул ее ногой.

– Ты жив?

– Чертова банкетка!

Свет из коридора все-таки проникал через старую дверь, и теперь, когда глаза привыкли, Майкл стал различать очертания Линды. Она сидела на кровати. Он шагнул к ней. Она поднялась навстречу, скользнув по нему грудью, и тут же он почувствовал ее ладошку, в то время как пальцы другой руки коснулась и нежно пробежались. Это первое прикосновение женщины было жутко приятно, но как-то стыдно. Он что-то промычал, отводя ее руку, и только тут понял, что она всего-навсего надевала ему шапо. От своей недогадливости он смутился еще больше.

– Ну? Иди ко мне. – прошептала она и мягко опрокинулась с ним на постель.

Он неумело тыкнулся, она помогла – и пьянящая сладость разлилась по телу, шибанув в голову. Это ощущение первой близости с женщиной с такой силой уже не повторится – но и не забудется во всю его жизнь. «Я мужчина!» – ликовала мысль.

– Не спеши, не спеши, – ласково шепнула она. – Слушай мое тело. – И, взяв его за ягодицы, стала надавливать пальцами.

Майкл прикрыл глаза и закачался с ней в такт. Пальцы ее давили все сильней, чаще, нечто похожее на стон вырвалось у нее. Он открыл глаза. Ее глаза были закрыты, рот кривился в какой-то болезненной гримасе. Она опять застонала. О том, что женщины от страсти кричат, он знал еще в школе. Но Линда не кричала, а постанывала, как стонут раненые в фильмах про войну.

– Тебе не больно? – на всякий случай осведомился он.

Она не отвечала, только хватала воздух, будто заканчивает стометровку. Как вдруг ее ногти впилась ему в ягодицы, глаза широко раскрылись, остекленело глядя, она выгнулась дугой, на мгновенье замерла – и обмякла, снова прикрыв глаза. Майкл глядел на нее, растерянный, не зная, что ему следует делать, и боялся шевельнуться.

Наконец она открыла глаза, улыбнулись и что-то беззвучно прошептала. Он хотел спросить что, но она порывисто притянула его голову, и он ощутил ее влажный горячий рот, обхвативший его губы.

Следом она перевернулась и села на него. Мысли, треволнения, страхи – все отлетело, уступив место неизведанному им еще наслаждению, словно он погрузился в нирвану, но не бесстрастную, а сладостную. Кажется, он закричал, или закричало внутри. Он открыл глаза. Линда сидела на нем и улыбалась.

– Понравилось?

Вместо ответа он улыбнулся и прикрыл веки.

– Понравилось, – сказала она с довольной улыбкой.

Как же ему хотелось спросить: а ей? Как хотелось знать, что она думает о нем – уж она-то в этом разбиралась! Но задать вопрос прямо он стыдился и спросил как бы шутя:

– Ну, ты считаешь – ты сделала из меня мужчину?

Она тихо засмеялась, легла на него, и он опять ощутил ее губы.

– Ты мой первый мужчина, – прошептала она.

Майкл хихикнул. Она резко отстранилась, соскользнула и откинулась на подушку.

– Что? – встревожился он.

Она криво усмехнулась:

– Просто забылась и забыла, кто я.

– Ничего подобного! – возмутился он. – Я засмеялся – ты пошутила над моей неопытностью, и я засмеялся, над собой засмеялся. Как ты могла так подумать…

– Правда?

– Даже обидно! – продолжал обижаться он. – Ты, ты моя любимая. Я в тебя влюбился – я ни в кого так не влюблялся, а теперь понимаю – и вообще не влюблялся. По-настоящему.

Линда повернула к нему голову и пытливо поглядела:

– Правда? Мне сроду таких слов не говорили. – Она коротко вздохнула. – А я никак не влюблялась: ни по-настоящему, ни по-ненастоящему. И я не шучу, что ты мой первый. Правда! По-настоящему – ты, с тобой сейчас…

– Правда? – просиял Майкл.

Она приподнялась и снова поцеловала его в губы. И они опять поцеловались. И еще…

На подходе к Венеции Майкл заступил вахтенным на концах, в чьи обязанности входило подавать причальный канат на шлюпки и бросать спасательный круг, если кого-то угораздит искупаться. О лучшем в его положении и мечтать не приходилось. С борта, пока шли Гранд-каналом, он мог видеть едва ли не все знаменитые палаццо и церкви (по списку маман для Венеции). Красивейшие здания торчали прямо из воды. Из окон что-то кричали, приветственно махали, он им махал в ответ, но думал о Барселоне. В каком-то смысле Гранд-канал для Венеции был тем же, что бульвар Ла Рамбла для Барселоны. Где-то тут свой Баррио-Чино, куда сейчас намыливается Мартинес поставить пистон-другой очередной монсеррат. Майклу после самоволки в Барселоне сход на берег не светил. Да и не особо тянуло. Неплохо побывать во Дворце Дожей, в соборе Сан-Марко, посмотреть в галерее Академии Тициана и Веронезе – о чем тоже писала маман. Ну, отслужит, приедет сюда с Линдой, и они будут ходить-бродить, кататься на гондоле…

Крейсер стал на якорь в полусотни ярдов от площади Сан-Марко. Все свободные от вахты высыпали наверх. Саму площадь и собор с борта видно не было: все заслоняли галереи и Дворец Дожей. Майкл довольствовался созерцанием колокольни, и образ города сложился здесь. Впоследствии при слове Венеция, мысленному взору представлялась именно колокольня Сан-Марко. Шпиль колокольни увенчивал отсвечивающий позолотой ангел-флюгер, а ниже Майкл увидел в бинокль людей, толпившихся в проемах аркадной лоджии. Здорово туда залезть! Наверно, такой вид… Что говорить, Венеция красива. Но Барселона… Там она. А сюда они обязательно с ней приедут. Полезут на колокольню, а по пути будут целоваться, целоваться… Какие ж у нее сладкие губы!

Мечты прервал голос Мартинеса:

– Послушал бы меня в Барселоне – сошли сейчас вместе.