Лана Ладынина - Блудный Сын

В один из дней в Гааге после окончания сеанса с принцессой Амалией к Рембрандту, уже выходящему из дворца штатгальтера и собирающемуся в обратный путь в Амстердам, подошёл слуга и объявил, что в садовом павильоне его ожидает и хочет с ним говорить господин Мориц Хейгенс. «Вероятно, брат Константина Хейгенса», – промелькнуло в голове у Рембрандта. Проводив его до павильона, слуга вернулся во дворец. Когда художник вошёл в павильон, навстречу ему поднялся господин в черной атласной куртке с положенными к ней белым воротником и манжетами, в широких, суживающихся ниже колен панталонах. На нем не было украшений, но костюм его смотрелся чуть щеголевато, как и отлично сшитые туфли. Тёмные, как у Константина, но не гладкие, а пышные волосы волосы тчательно уложены. Взглянув на Морица, можно было сразу сказать, что он – брат Константина Хейгенса, но его лицо не обладало утонченностью черт, характерной для Константина.

– Господин Рембрандт ван Рейн, – не вопросительно, а скорее утвердительно осведомился Мориц.

– Рембрандт ван Рейн, к вашим услугам.

– Наш разговор не займёт много времени, господин ван Рейн, но позвольте представиться: Мориц Хейгенс, секретарь Государственного Совета.

– Брат господина Константина Хейгенса, секретаря штатгальтера? – просто из вежливости спросил Рембрандт, он знал ответ.

– Старший брат, – утвердительно кивнул Мориц, – правда, я всего лишь на год старше Константина. Он отзывается о вас и Яне Ливенсе как о превосходных художниках, хотя и недоволен, что ни вы, ни Ливенс не последовали его совету поехать в Италию, – и, не давая Рембрандту времени на оправдания или объяснения, он продолжал, – но речь сейчас не об этом. Вы, вероятно, уже знаете или, по крайней мере, предполагаете, отчего я вас пригласил и о чем пойдёт разговор.

– Вы хотите заказать портрет или картину, – высказал предположение Рембрандт.

– Портрет, вернее два портрета, если вы согласитесь.

– Буду очень рад.

– Счастлив это слышать, господин ван Рейн. Теперь о портретах. Два портрета – мой и моего друга Жака де Гейна.

– Господин де Гейн хочет заказать мне портрет? – Рембрант понял, что задал глупый вопрос, но было уже поздно.

– Да, мы хотим парные портреты: небольшие, одинакового размера.

– Маленькие портреты лучше всего писать на дубовых досках, если у вас нет других пожеланий.

– Дубовая доска – превосходный материал для таких портретов, согласен с вами и не имею никаких возражений.

Рембрандт пересел ближе к краю кресла, чувствуя, что беседа подходит к концу. Мориц Хейгенс улыбнулся, поняв движение Рембрандта:

– Я могу позировать здесь и в Амстердаме, где я бываю время от времени. Что касается Жака, он сейчас проводит больше времени в Амстердаме, чем здесь и собирается навестить вас в скором будущем. Мы наслышаны о вашей с господином ван Эйленбюрхом Академии, она приобретает популярность и Жак давно уже хочет заглянуть к вам. Я напишу Жаку о нашем разговоре, но не вполне уверен, что он вовремя прочтёт записку. Мой друг довольно беспечен, – мягко улыбнулся Мориц Хейгенс, – не удивляйтесь, поэтому, если Жак заговорит с вами об этом же заказе.

– Буду счастлив встретиться с господином де Гейном.

Жак де Гейн не заставил себя долго ждать, появился в мастерской вскоре после разговора с Морицом Хейгенсом. Рембрант наблюдал за работой учеников и ассистентов, делая необходимые исправления, когда Хендрик ван Эйленбюрх, смеющийся и сияющий как золотой гульден, появился в мастерской со светловолосым, тоже смеющимся господином, одетым броско и по последней моде, по всей видимости, довольным собой и своей жизнью.

Жак де Гейн, или точнее Жак де Гейн III, происходил из семьи потомственных художников, по семейной традиции носивших это имя. Его имя Якоб постепенно превратилось в Жака. Приятели величалиЯкоба на французский манерЖаком, так он и представлялся. Эту семью знали все художники Голландии. Его отец, Якоб де Гейн II, служил придворным художником у штатгальтера Фредерика Хендрика. Неожиданно скончавшись, обязательный Якоб де Гейн II оставил сыну большое наследство и на смертном одре просил Жака завершить незаконченный заказ на украшение павильонов сада Фредерика Хендрика. Закончив, по завещанию отца и просьбе штатгальтера, начатую отцом работу, Жак де Гейн III больше не принимал серьёзных заказов, а писал или рисовал для себя и своих друзей. Ставший, благодаря богатому наследству, ни от кого не зависимым и будучи довольно ленивым, он предпочитал просто наслаждаться жизнью, прожигая деньги отца. Добродушный, лёгкий характер вместе с талантом художника снискали ему много друзей. Жак находился в приятельских отношениях с Константином Хейгенсом, побывал с ним в Англии, Италии и Швеции, однако, был более близок с его старшим братом Морицем. На предложение Константина Хейгенса стать, как его отец, художником при дворе штатгальтера Фредерика Хендрика он ответил вежливым, но совершенно определённым отказом, чем расстроил Константина Хейгенса до такой степени, что тот не смог скрыть недовольства как не пытался.

– Господин де Гейн, позвольте представить вам маэстро Рембрандта ван Рейна, – претендующим на загадочный тоном молвил Хендрик и обернулся к Рембрандту, – Маэсто, господин де Гейнхотел бы взлянуть на галерею и мастерскую.

– С удовольствием покажу.

– Вот и чудесно, а меня прошу извинить, меня ждут несколько неотложных дел, – с этими словами Хендрик ван Эйленбюрх удалился.

– Наконец-то я добрался до вас, господин ван Рейн. Вы входите в моду, о вас говорят, что вы отличный портретист.

– Благодарю. Я также пишу исторические картины и занимаюсь гравюрой.

– Я знаю, что вы работали с Яном Ливенсом в Лейдене. Побывал у него недавно, купил пару картин. Я коллекционер как и все вокруг, куда же убежишь от моды. Успел вовремя – Ян Ливенс получил от английского посланника приглашение в Англию и укладывает саквояжи.

– Янскоро отбывает, он прислал мне весть, – подтвердил Рембрандт.

– Рембрандт, – Жак де Гейн запросто, по-свойски перешёл на приятельский тон, – я пришёл не только посмотреть на мастерскую и картины, я хотел бы заказать вам портрет, вернее два портрета, если вы согласитесь.

– Я согласен и обсуждал уже этот заказ с господином Морицем Хейгенсом несколько дней назад в Гааге. От него я узнал, что вы навестите меня здесь, в Амстердаме. Поэтому я ожидал вашего визита, господин де Гейн.

– Так значит вы уже всё знаете.

– В общих чертах. Мы согласились, что писать такие портреты лучше всего на дубе, если вы не возражаете.

– Ничуть не возражаю. Я тоже предложил бы дуб или тополь. Дуб здесь более распространенный и привычный материал. На тополе чаще пишут в Италии.