Любовь Гвоздилина - Девочка в разных ботинках

Заметки на полях

Бабушка своими «образами» очень точно описывала атмосферу нашей коммунальной кухни: «Чего ты со своей кастрюлей как с писаной торбой туда-сюда носишься? Ставь на мой стол, вот место тебе подвинула».

«Туда-сюда носится», «вальсы крутит», «хороводы водит», «перед глазами мельтешит», «на одном месте топчется», «круги наматывает», «тараканьи бега устраивает», «блохой скачет», «как истукан, застыла», «лежмя лежит» и пр. – именно так выглядело наше никогда не прекращавшееся коммунально-броуновское движение.

В бабушкином лексиконе часто встречались цитаты из классики: «Ну, ты скажи, что за человек такой несуразный? Не мышонка, не лягушка, а неведома зверушка». «Сказка ложь, да в ней намек. Вот и раскинь своими мозгами». «Толоконный твой лоб».

Когда мы оставались вдвоем, бабушка читала мне по памяти стихи, которых знала много, особенно большими текстами – из Некрасова. Других поэтов – Пушкина, Лермонтова, Фета – она тоже помнила, но чаще отдельными «куплетами», и, когда я начала читать сама и позже, проходя школьную программу, я с удивлением обнаруживала в стихах классиков знакомые с детства строки («Эй, пошел, ямщик!..» – «Нет мочи. Коням, барин, тяжело. Вьюга мне слипает очи, все дороги занесло»). Бабушкины цитаты не всегда были точными («мутное стекло» вместо «бледного»), и я часто спотыкалась, вспоминая «правильный текст», потому что бабушкина версия намертво въедалась в память. И главное, я почти всегда была согласна с ее редактированием.

Помимо стихов, бабушка знала какие-то самодельные сказки – про леших, русалок, кикимор и прочую фантастическую живность. Несмотря на узнаваемость персонажей, больше я таких сказок никогда не слышала – видимо, так их сочиняли в деревне. Многие сказки мне казались нескладными – почти без сюжета, «что вижу, то пою», и они плохо запоминались. Когда я пересказывала их маме, мы с ней подолгу разбирались, кто же все-таки утонул в болоте и куда делась русалка, про которую была сказка. Мама читала мне хорошие книги, содержание которых я запоминала легко и сразу. Но бабушкины «нескладушки» я все равно любила слушать, а сказку про лешего, от которого прятались съедобные грибы, и ему доставались одни поганки, я несколько лет спустя даже рассказывала в школе на каком-то конкурсе сказок и получила награду.

Но больше всего в исполнении бабушки мне нравились деревенские байки – истории, которые случались в Александровке, откуда бабушка была родом. Как дом однажды строили, «а бревен нету; к приказчику идти просить – так он не даст, значит, одна дорога – в лес, воровать; а в лесу – мороз жгучий да бурелом колючий» … Или еще про слепую девушку Варю, которая «не пропала, потому что рукодельная была и плела занавески кружевные, чтобы сквозь дырочки солнышко в дом заглядывало; и люди ей копеечку давали или хлеба кусочек»…

А еще бабушка рассказывала театральные истории, услышанные от знаменитых артистов в ресторане ВТО. Всегда с уважением к их трудной работе и сочувствием к слабому здоровью (сюжеты многих историй были про потерянный голос или «прострел в спине», «а пьесу уже начинают, и в зале полным-полно народу, вот беда»).

Заметки на полях

Я помню бабушкины «философские» афоризмы уже более позднего времени. «Настя, ну что ты все ладишь свое. 11 11 Тетя Настя (Анастасия Павловна Моргунова) – бабушкина младшая сестра, тихая и незаметная, особенно рядом с бабушкой. У нее не было своей семьи, и она часто приезжала к нам в гости. Не „фулюганка“, а „хулиганка“ надо говорить. Ведь сколько лет в Москве живешь. И девчонкам уши своим бескультурьем забиваешь». «Думаешь, теплые штаны не надела, так сразу красавицей стала?» (это мне, конечно). «Это материно диетическое. Нормальная еда вот стоит» (у мамы была больная печень, и бабушка ей готовила отдельно). «Это почему ты толстая? Сама бы до такого не додумалась – в доме зеркало есть. Не иначе кто по большой дружбе подсказал». «Темень уже, а ты сидишь на голодный желудок, глаза портишь» (я шью себе платье на день рождения подруги). «Она-то на твой день рождения бисером не рассыпалась, пришла в чем было». Я с возмущением заступаюсь за подругу. Бабушка неожиданно миролюбиво соглашается: «Не кипятись ты, это я так, в сердцах. Хорошая она девочка. И матерь у нее уважительная. Давай помогу, наметку повыдергиваю». «Нечего философию разводить, или подметай, или иди уже на свое комсомольское проседание».

«Хотеть надо меньше». «Раз приспичило, тогда упирайся до конца». Это мои любимые цитаты от бабушки. Очень помогают по жизни.

Я не помню свою любимую игрушку и не уверена, что она была. Может, числился какой-нибудь плюшевый мишка, как у многих моих сверстников. Знаю, что у меня не было кукол, и я не умела с ними играть, а единожды проявленный к кукле интерес стал семейной историей.

Куклу привез бабушкин брат дядя Илюша, в очередной раз вернувшись из командировки в Берлин. Она была как живая, с трогательными складочками на руках и ногах, улыбчивой фарфоровой мордашкой и струящимися локонами, моргала глазками и говорила «мама».

Я с немецкой куклой, 1958 г.

Смотреть куклу собралась вся наша коммунальная квартира, приходили и другие соседи по дому. Куклу выносили в коридор, в кухню и показывали в окно многочисленным желающим увидеть немецкое чудо. Потом папа привел соседа с фотоаппаратом, и меня сфотографировали с куклой в руках. Мои родители, глядя на эту фотографию, всегда смеялись – когда нам принесли отпечатанные снимки, дорогой немецкой игрушки уже не было. Кукла прожила ровно столько, сколько мои родственники пили с соседями чай на общей кухне, оставив меня в комнате получать удовольствие от подарка.

Когда они вернулись, кукла была разобрана на мельчайшие детали, вплоть до улыбающейся челюсти, которая тоже оказалась съемной. Я вытащила и разобрала пищащий механизм, который говорил «мама», все соединительные детали двигающихся рук и ног, одним словом, все, что можно было отсоединить. Куклина одежда была вывернута наизнанку – я проверяла, нет ли там внутренних пуговок или петелек, которые можно расстегнуть. Глядя на груду запчастей, разложенных по кровати, дядя Илюша неодобрительно отозвался о немцах – могли бы сделать куклу попрочнее, если четырехлетний ребенок разобрал ее за полчаса. Тему, уже на другой день, продолжила бабушка. Она показывала соседкам на кухне куклину одежку и возмущалась, что оборки на платье и чепчике не пристрочены, а пришиты тонкой нитью вручную, – «отпороть, как плюнуть». Соседки соглашались.