Даниил Касап - Шумите, синие берёзы

Никому и в голову не могло прийти, что недотрога Настя, в короткой юбочке обратит внимание на долговязого прыщавого Пенька, у которого руки висели до самых колен, шея была как у страуса, плечи отсутствовали, сутулый, зажатый. Он в то время носил потёртые растянутые джинсы, с класса седьмого, до конца школы их носил. Они никак не подходили друг другу, Пенёк и Настя, во всяком случае, внешне, она среднего роста всегда безупречна с идеальной причёской ничего особенного не было в её причёсках, но они были идеальны, ей шло всё, она из тех девушек, которым всё к лицу. У неё были чудесные ноги, я хорошо помню и попка у неё была отличной, я частенько не мог заснуть, думая о её ногах. Пенёк был чудовищно высок, чрезвычайно, он и сейчас выше всех, слегка сутулый, но лицо у него красивое и глаза. Он из того числа мужчин, которые хорошеют с возрастом, в лет пятьдесят наверняка достигнет апогея своей привлекательности.

Мы увидели их целующимися за школой, там же где я впервые попробовал затянуться отцовской сигаретой; где Бабуин дрался с Генкой Митрофановым из-за какой-то девочки, которая через месяц уехала с мамой и с отчимом в Бельгию; где мы всем классом курили один на всех косяк и где как-то вечером видели одного лохматого хмыря тискавшего нашу психологиню.

А потом, что-то случилось и Настя с Пеньком расстались. Это обычное дело, но знаете, мне было очень жаль.

Потом я её с каким-то нерусским видел.

Так вот Пенёк и Алка щёлкали телек, – не могли найти ничего интересного. Алка не могла, пульт потел у неё в руке.

Бабуин с каким-то типом курили на кухне. На полу я заметил несколько пакетов с выпивкой и закуской из ближайшего супермаркета.

Больше народу не было.

– Это Санёк! – представил мне своего друга Бабуин. – Он тут недалеко живёт! Я тебе про него говорил?

– Нет.

– Ну, теперь будете знакомы! – засмеялся. Как-то странно засмеялся, – тоже выпил или курнул.

– Есть ещё? – спросил я.

– Ты о чём? – Санёк сделал вид, что не понимает или и вправду не понимал. Тупой он какой-то, глаза тупые.

– Шмаль есть? – пояснил я.

Раздражал меня этот Санёк, слишком широко лыбился.

– Нет, у Алки спроси, у неё иногда бывает косячок, – сказал Бабуин.

– А вы тогда чего такие счастливые?

– У нас другие игрушки, – объяснил Бабуин. – Ты в такие точно не играешь, брат.

С каких это пор, подумал, у нас с Бабуином разные игрушки?

– Ганжик могу притащить, – Санёк посмотрел на Бабуина, потом на меня. – Есть у меня приятель тут недалеко, у шмары какой-то поселился. Не дорого берёт, а мне и за даром даст. Он к «винту» плохо относится. Неправильный это кайф, говорит. – Он вдруг начал смеяться, дурацким таким мелким смехом. – Прикинь, его батя уже старше всех «роллингов», а до сих пор «афганкой» балуется, сослуживец ему подкидывает.

– Где ты этого обдолбыша нашёл? – спросил я Бабуина.

Санёк – наркош со стажем, я таких неплохо знаю, ещё с тех пор, когда барменом подрабатывал. Много таких захаживало. Дёрганные они все, худющие, но счастливые. Счастливые это если на «винте» сидят, мне старший бармен рассказывал – Вадик. У него вроде бы сводный брат такой бедой увлекался. Вадик как-то познакомил меня с одним чуваком, лет ему было за сорок, звали Максим, но это по паспорту, а так все называли его просто Миской. Он так и представился, – Миска, говорит и тянет свою синюю руку. Он много чего в жизни перепробовал, нюхал, втирал, колол, курил. Его жена умерла от передоза, через месяц после их свадьбы. Они и сошлись на этом деле. Мне сразу тогда показалось, что в его глазах отсутствует свет, полностью отсутствует, не потухает и зажигается снова, а исчез раз и навсегда. Так мне показалось. Он захаживал редко, но сидел всю ночь, почти не пил, только рассказывал, много чего рассказывал.

Был и другой, который запомнился, – особенный, жирный как боров, весь в складках, весь мокрый. Пахло от него потом и дерьмом. Он рассказал как-то по секрету, нависнув всем своим весом над барной стойкой, что хочет познакомиться с девушкой, – подцепить киску, как он сам говорил. Для этого он и приходил, но никогда, ни к кому не подкатывал, сидел один. Жирдяй не улыбался почти, и я никогда бы не сказал, что он наркош. Его Миска сдал. Миска иногда подкидывал ему дурь. А потом я в этом убедился и сам, увидел это в его глазах, они были полны счастья.

Санёк был наркошем, я сразу понял. Вот только не понял, что он делает в квартире Бабуина. Где они могли познакомиться?

Санёк был среднего роста, чуть выше меня, но худой до такой степени, что кости проглядывали под бледной, болезненного вида кожей. Ключицы, ну прямо как велосипедный руль. Руки тонкие, покрытые светлым, но плотным волосяным покровом, – не мужские руки, да и не женские тоже. Таким рукам нельзя довериться.

Он смотрел на меня, пристально так смотрел, своими выпученными огромными глазищами. Я стоял у двери, – он у окна, около, курящего Бабуина, но я добрался бы до него очень быстро, если бы он что-то вякнул в мой адрес, хотя бы попробовал вякнуть.

Он молчал, видимо догадывался, о чём я думал.

– Да, расслабься ты, – не своим голосом сказал Бабуин и сделал шаг в мою сторону.

Я, вконец обозлённый, двинулся к нему, схватил за руку. Не знал, что хотел с ним сделать, просто сильно сжал его руку. Он весь напрягся, дышал, как только что пробежал кросс. Зрачки расширенные, глаза бегают.

Саня, – этот тощий ублюдок, по-прежнему хихикал. Я заметил, что он имеет привычку чесать папиллому у себя на шее.

– Ты, сука! – ругался я на Бабуина. – Ты колешься?

Он молчал, смотрел на меня, долго смотрел, но глаза пустые. Мне страшно стало, прямо тяжко. Не видел его таким! Это всё его новый знакомый, – думалось мне.

– Ты колешься? – в ярости спросил я.

Он вырвал руку, поменялся в лице, стал злым. Но я был злее и он начал опять по-дурацки улыбаться. Я не слишком разбирался в наркотиках, не знал, как они действуют, но эта его улыбка была явно наркотической.

– Не колюсь я, – признался он с некоторой обречённостью в голосе. – Попробовал один раз, нюхнул «винта».

Ему стыдно! Он пятился, топтался на месте, смотрел на Санька с укором, затем упал на стул и вперился в запотевшее стекло.

– Нюхнул «винта»?! – почти взвизгнул я, я и подумать не мог, что способен издать такой противный звук собственным ртом. – Ты… ты грёбанный мудак!

Мне вдруг стало так тошно на душе, так погано. Мысли начали метаться, ещё раз осознал, что боюсь. Чего? А хрен его знает, боюсь и всё. Боюсь наркотиков, боюсь, что потерял друга. Да, мне действительно пришла шальная мысль, чудовищная мысль, – я потерял друга!

Я плохо отношусь к наркоте и к наркоманам плохо. Мы с Бабуином к ним плохо относимся, относились…

Вот от этого мне и страшно.