Даниил Касап - Шумите, синие берёзы

– Лежат и пусть лежат, – спокойно сказал отец. – Они что кому-то мешают?

– Я бабушку вспомнил.

Мама отвернулась от плиты и посмотрела в никуда.

Я молчал.

Отец рисовал что-то на столе указательным пальцем.

– Есть-то будем, – спросил он через минуту.

Мама вздрогнула.

– Надо съездить к ней на могилку, 27 у неё день рождения.

– Мая?

– Да. Уже год её не навещали. Ты у нас переночуешь? – спросила она, раскладывая тарелки.

– Нет, – отозвался, нарезая хлеб. – Надо с Анрюхой Панфиловым встретиться.

Я никогда не называл Бабуина Бабуином в присутствии родителей.

– Андрюшка! – весело воскликнула мама. – Передавай привет и Анне Григорьевне тоже!

– Она уехала, – сказал я.

– Куда, у неё же ноги больные?!

– Сестру навестить, старшую. Андрюха её не любит.

– Не любит! Ишь ты… У него из родственников только покойной мамы сёстры остались. Тетя Аня и тётя Маша. Бедная Ниночка, царство ей небесное. Самая молодая была, и видишь как, первая умерла.

– У Андрюхи бабушка есть живая, его бати мама. Мы хотим к ней съездить на днях.

– Ты тоже?

– Да, вдвоём!

– Ну, поезжайте, а когда?

– Я не знаю ещё, Бабу… Андрюха скажет когда. С работой решу и потом.

– А что у тебя с работой? – поинтересовался отец.

– На собеседование пригласили, я же объявление давал.

– Хорошо, – сказала мама.

Отец спросил:

– А со старой что?

– Да, там непонятно ничего и денег мало.

Батя налил по первой, когда стол был накрыт. Мы выпили, мама сразу же закусила.

– Надо настоечку новую делать! – сокрушался отец. – Бутыль пустая.

– Не надо было высасывать её за неделю, – мама на меня посмотрела. – За неделю выпил.

Отец не обращая внимания:

– В этот раз вишню возьмём.

– А я уже и позабыла, когда они погибли, Андрюшкины родители?

– Мам, я не помню, – немного раздражённо ответил я. – Не хочу об этом.

Мы ели молча. Через время отец налил ещё стопку.

– А почему с Ирочкой не пришёл или она на учёбе? – полюбопытствовала мама.

Я тяжело вздохнул:

– Расстались мы.

– Как расстались, когда? – она сделала испуганный вид.

– Месяц назад.

– И почему расстались? Такая умная, красивая девочка. Филолог! Почему расстались?

– Почему, почему, – вмешался отец. – Дело молодое, сегодня встречаются, завтра расстаются. Подумаешь. Вот если бы в армию пошёл, и она дождалась, тогда, да! Проверил бы её, что называется…

– Оставь свою армию, Витя, учиться надо, а не воевать! Войны потому и случаются, что людей глупых много, чуть что сразу война. Сразу драка! Договариваться не умеют.

– Учат в армии договариваться и что делать учат, если договорится невозможно.

– Глупости!

Отец задумался:

– Армия, конечно, в балаган превратилась, но всё равно… Министр обороны ворует, – это гиблое дело. Министр!.. – отец разжевал это слово и выплюнул. – Министр обороны, а в форме я его не видел ни разу.

– Ничего страшного, что не служил… – стояла на своём мама.

– А я хотел бы, – признался я. – Если бы всё было нормально, с удовольствием бы в армию пошёл.

У меня врождённый порок сердца.

– Так ты, может, теперь к нам переедешь? – спросила мама. – Что твоя общага, да ещё и в одиночестве, не постирать, ни приготовить нормально. А я на пенсии, хоть кушать будешь регулярно.

– Я подумаю, мам, – ответил я с полным ртом. – Мне к работе ближе.

– Так ты ж в другое место собираешься устраиваться, – напомнила она.

– Всё равно ближе.

Мы сидели часов до шести. Мама больше не пила, а мы с отцом прикончили настойку. Потом позвонил Бабуин и хмельным голосом сообщил, что народ уже подтягивается. Я сказал, что скоро буду.

– Ну, Андрюшке привет передавай, – напомнила мама, когда я обувался, ощущая лёгкий туман в голове. Иногда отцовские настойки убивали с первой рюмки, а иногда были, что фруктовое вино.

– И почаще заходи, ты же теперь можешь почаще нас проведывать?

– Могу, – кивнул я.

– И не участвуй ни в чём! – сказал отец, застывший в двери кухни тёмным силуэтом.

– Не участвовать в чём? Это ты про что?

– В митингах всяких, – пояснил он. – Вон каждый день, какие-то митинги, марши протеста. Не живётся людям спокойно! Одни глотку готовы разорвать, если креста на шее нет, другие, если крест есть. Все чего-то против! Патриоты. Либералы. Метаются все туда- сюда.

– Опять ты Витя за свою политику!

– Я не участвую в этом, пап.

На самом деле, я соврал, иногда всё-таки участвовал.

– Ну и хорошо, а то один старик управляет толпой глупой молодёжи.

– Как будто раньше было по-другому? – удивилась мама.

Они ещё спорили, когда я закрывал дверь.

Привет не передал, забыл, да и не до приветов было.

Пенёк и Аллка Цыплюхина были уже навеселе и смотрели телевизор в комнате Бабуина, потушив свет и обнявшись. Они часто обнимались, но, ни разу не спали вместе. Она много с кем спала, но не с Пеньком.

Он хороший парень и даже симпатичный, я считаю его гораздо симпатичнее меня, и уж тем более гораздо умнее. Он чертовски начитан, но Аллку такие не привлекают, я вообще не знаю, какие её привлекают, кажется любые кроме Пенька. А с другой стороны, кто знает, может он и успел ей присунуть. Я точно знаю, что если это и случилось когда-то, когда она была сильно пьяна или наоборот, когда он был в говно, а она осталась без ухажёра, Пенёк никогда не рассказал бы об этом. Он не распространяется на подобные темы, стесняется их. В одиннадцатом классе он встречался с одной очень хорошей девочкой, безумно хорошей. О ней мечтали все, – все всегда мечтают о недоступных, правильных девочках, носящих очки, очки – нет ничего сексуальнее очков. Ещё у таких девочек, как правило, белые трусики. Понятия не имею, откуда это знаю, не заглядывал ко всем отличницам под юбки, чтобы подводить статистику. Просто знаю и всё!

О ней мечтали все! Настя её звали, не могу вообразить, как её ещё могли звать, никакое другое имя ей не подходило. Такое ощущение, что её родители изначально знали, какой она будет и что имя Клавдия или скажем, Лариса ей не подойдёт. К ней многие подкатывали, двоечники, конечно, знали заранее, что шансов нет, хотя она ко всем относилась хорошо, дружила. Ботаникам, в числе которых был Пенёк, не было никакого дела до противоположного пола, нет, вернее было, наверняка они о девочках думали, когда дрочили под одеялом или в туалете, но в школе даже не смотрели на девочек. К Насте подходили только крутые парни, играющие за сборную школы по футболу или баскетболу, такие, которые никого в школе не боялись. Но с такими, как правило, не о чём поговорить и потому все их попытки заканчивались неудачей.

К какой из этих категорий подходил я? Мы с Бабуином и ещё насколько парней не принадлежали к какой-либо категории. По сути, мы считались троечниками, в точных науках полные олухи, а в гуманитарных, могли дать фору любому. У девочек мы пользовались интересом не меньше, чем «крутые» парни. Но к Насте, лично я не рискнул бы подойти.