Антон Уткин - Вила Мандалина

– Да чёрт с ними, с этими кальмарами, – выдохнул я, успокоенный тем, что моё опасение не оправдалось. Несмотря на то что часть ночи мы провели вместе с хозяином, полицейский офицер счёл необходимым задать мне несколько вопросов. Важность черногорцев, находящихся при должности, давно сделалась забавной и заметной деталью.

Впрочем, «пустяки» были рассчитаны на меня одного, и неприятно было смотреть, как предупредительно держал себя Максим с полицейскими, точно ограбил сам себя, и какую дотошность и мелочность выказал в защите своего попранного права. Формально придраться тут было не к чему, но как-то выходило так, что пропажа жены равнялась пропаже двух бутылок вина, а по такому поводу, надо сказать это прямо, счёты с жизнью сводят только в совершенно исключительных обстоятельствах.

Дружбы, или даже приятельства, между нами не вышло. Уезжая, Максим не предложил обменяться телефонами, я тоже не стал навязываться. Зоран рассказал мне, что он оставил ему ключи и договорился, чтобы тот делал оставшейся пальме «апотеку» и вообще приглядывал за насаждениями.

Меня всегда поражала одна вещь, которая и по сей день кажется мне необъяснимой: люди совершенно противоположных нравов, мало того, противоположных моральных принципов, с одинаковой любовью относятся к растениям, пестуют их, и лелеют, и проявляют о них всяческую заботу. Вообразите, мне это представлялось странным! Но ведь всем нужно дышать, всякому необходима вода и никто не может обойтись без пищи, будь он хоть сам Кудеяр или Симон де Монфор. И я только дивился, как это, дожив до седых волос, я опутан какими-то детскими предрассудками о добре и зле…

Те никем не жданные, необычайные морозы, о которых я упомянул вначале, обрекли много померанцев, особенно лимонов, не выносящих даже минимальных минусовых температур. У моей соседки Станки замёрзли бананы, саженцы которых её муж, палубный начальник торгового флота, привёз из каких-то экзотических земель. Другой сосед, белградец Ненад, лишился огромного авокадо.

История авокадо была проста и прекрасна: лет сорок назад шутки ради Ненад зарыл на своём участке косточку от плода этого дерева, и каково же было его изумление, когда косточка дала росток, разросшийся в ветвистое дерево. Как Станкины бананы развевались под ветром, словно зелёные паруса или японские воинские значки, так и продолговатые плотные листья авокадо меняли цвет в зависимости от сезона и вносили разнообразие в окрестный пейзаж.

Около года Ненад не решался спилить авокадо, видимо, надеясь, что чудо случится с ним и во второй раз. Но чудо медлило, и Ненад сдался.

Тот же проворный садовник из Будвы, пиливший когда-то пальмы на вилле «Мария», принялся за авокадо. Он пилил его частями, обвязывая ветки верёвкой и спуская их вниз, а я увесистым топором, похожим на секиру, раскалывал чурки ствола.

Со двора Ненада вилла «Мария» была виднее, и я обратил внимание, что несколько веток единственной ещё остававшейся там пальмы беспомощно повалились набок. Накануне мы испытали свирепую бурю, но никакая буря не в состоянии обломить ветви здоровой пальмы.

Ненад был пенсионер, а потому проводил во Врдоле намного больше времени, чем я, а следовательно, больше видел. Когда я указал ему на пальму, явившую первые признаки гибели, он сказал кстати:

– Они были тут в конце мая.

– Они? – переспросил я.

– Ну да, этот Максим, и женщина была с ним.

Оказалось, что хозяин со своей спутницей пробыли около недели, дом был непривычно освещён и катер несколько раз выходил в море. Осведомляться о внешности женщины я счёл излишним, ибо Максим так и не показал мне фотографию Марии.

Ненад очень тужил о своей потере, однако нет худа без добра: исчезнувшее дерево предоставило мне более свободный вид на залив, в том числе и на виллу «Мария».

Жизнь, несмотря на своё многообразие, уже понемногу ускользала, так что память нет-нет да и возвращала меня к этой истории. А о чём, право, было ещё и думать: не о двух же бутылках вина? И порой мне в голову закрадывалось сомнение, а не была ли Мария плодом воображения, мифологемой? Но зачем он её придумал, символом чего она ему служила и какую роль сыграл тут я? Эти вопросы преграждали дальнейший путь моей мысли столь же непроницаемо, как мой взгляд преграждал угол жёлтого мрамора между крышами Ненада и Сладжины, по которым ходили коты.

Впрочем, один случай развернул сомнения вспять. Однажды – дело было в апреле – со своей террасы я заметил яхту, медленно шедшую вдоль нашего берега. Яхта явно сбавляла ход и неожиданно стала прямо напротив виллы «Мария». Ничего странного в этом не было, но уж больно долго она стояла. Я вооружился подзорной трубой и навёл резкость. По некоторым признакам я понял, что яхта местная, прокатная, взятая, скорее всего, в Porto Montenegro.

В кокпите стояла женщина и, сложив руки на груди, не отрываясь смотрела на фасад виллы «Мария». На ней была надета светлая штормовка, а вот черты её лица я разглядел весьма приблизительно. Кончилось это тем, что женщина решительно спустилась вниз, яхта тут же тронулась и ушла к Котору.

До сих пор я не встречал этого человека – Максима Соснова – ни очно, ни в титрах фильмов, которые изредка смотрел, ни в статьях о кино, которые читал.

Во время моих приездов вилла стояла пустая. Возможно, он и наведывался сюда в моё отсутствие, но этого я больше не уточнял.

Зоран, и без того уже дряхлый, занемог и оставил наши места, перебравшись к сыну на Луштицу. До последнего он сражался за пальму виллы «Мария», тем не менее долгоносик оказался сильнее.

Но вилла «Мария» великолепна даже без обрамления пальм. Она радует взор своей горделивой статью, и уже сложно представить Врдолу без этого создания. Дом, придуманный для счастья, пуст и, наверное, гулок внутри. Как бы то ни было, несомненно одно: кто-нибудь когда-нибудь обретёт его в нём.

Медицинские учреждения Боки находятся на должном уровне, а два из них даже снискали добрую славу. Но люди всё равно болеют и мрут.

Первое находится в Игало, у самой хорватской границы, там весьма успешно занимаются ортопедией и неполадками с позвоночником, но заканчивается по-разному. О втором чуть ниже.

Ещё раз говорю: болеют и мрут потомки шкиперов, матросов, морских венецианских почтальонов, пастровичанских земледельцев, сербских попов, пиратов, контрабандистов, железных цетиньских горцев и, возможно, францисканских монахов, да и мы не отстаём.

По свидетельству одного мемуариста, в начале XVIII века в Герцог-Нови подвизался всего один врач, прибывший из Италии, и тот в конце концов вынужден был уехать по причине полного отсутствия практики.