Антон Уткин - Вила Мандалина

Антоне, стоявший тут же, превратился в слух, ловя все подробности нашего разговора.

Я предложил отправиться с рюкзаками, как привык за долгие годы предыдущих странствий, только совсем в других горах, но Антоне уже почуял возможность заработка и твёрдо решил её не упустить. На осла предполагалось нагрузить палатку, снедь и прочие вещи, самим же идти налегке. Юра тоже стоял за этот вариант, а мне, по большому счёту, было всё равно.

Посредством подзорной трубы с моей террасы мы с Юрой изучили особенности маршрута. Сложного как будто ничего не было.

Конечно, невозможно себе представить, чтобы со стороны Рисана к крепости не вела какая-либо, пусть даже заброшенная дорога, годная только для гужевого транспорта. Если бы мы задались целью её отыскать, путь наш неизмеримо бы облегчился и, скорее всего, услуги ослика Якоба не потребовались, но Юра именно хотел «ломиться» в лоб.

Ещё даже не убедившись до конца в нашей решимости, Антоне моментально нанял камион, куда в назначенное время по дощатому трапу ввели нашего четвероногого шерпа и внесли поклажу, и за известную плату грузовик доставил нас к той точке, с которой мы планировали стартовать.

Не уверен, что эта деталь столь уж важна, но в стоимость проезда была заложена и пятёрка Антоне.

Когда осень в заливе стоит ясная и недождливая, то впору придумывать ещё одно время года – хотя бы для этих мест. Деревья зажигаются и горят неугасимыми кострами, а цветущие растения и сами цветы, напротив, прут в рост. Кроны, невзрачные летом, охваченные магическим огнём, обретают такую красоту, а в ней такое достоинство, что чувствуешь себя обманутым недотёпой. Я готов признать себя никудышним письменником, как величают в этих краях писателей, но свидетельствую здесь, что слово, в могущество которого мы свято верим, не имеет способности передать эти оттенки. Могу лишь сказать, что природа озаряется всеми оттенками кармина. Это можно только увидеть и запечатлеть в памяти либо сделать изображение, да и то далеко не каждый, в чьих руках окажется камера, будет в состоянии дать о них подлинное представление.

Ослик Якоб неутомимо, мерно переставлял ноги, а вот нам приходилось хуже, и я уже не раскаивался, что согласился на услуги Антоне. Справа над нами нависла дубовая роща, подёрнутая разноцветным тлением осени. Некоторое время мы размышляли, не ступить ли под её сень в надежде отыскать тропу покороче.

Когда препирания окончились, начались затруднения с Якобом. Он как будто раздумал шагать дальше, и – как бы выразиться помягче? – понукания Антоне не возымели никакого действия.

И когда мы крутились вокруг заупрямившегося ослика, тут-то мы и увидели это . В сплетении распластанных по склону веток кустарника лежал человеческий череп.

– Святая Дева! – воскликнул, отпрянув, Антоне и стал мелко креститься слева направо.

Юра встретил находку более сдержанно.

– Однако, – только и сказал он, а то, что сказал я, оскорбляет печать.

Ослик Якоб и ухом не повёл. Он своё дело сделал и предоставил с людскими проблемами разбираться самим людям. Судя по останкам, человек этот пролежал здесь не менее трёх лет.

В конце концов разобрались мы так: в наглухо застёгнутом изолированном кармане истлевшей куртки обнаружился австрийский паспорт на имя Якоба Эренталя, восхождение было отложено, и, забрав документ, мы поспешили вниз.

Ослик Якоб был пущен пастись, мы же отправились в полицию.

Скоро из парка «Ловчен» прибыли высокие плечистые скалолазы и спустили бренные останки, а другие компетентные лица передали их в австрийское посольство. К месту находки скалолазов вёл Антоне, но вот заплатили ли ему на этот раз, я так и не узнал. Судя по его недовольному лицу, то была общественная повинность.

Экспертиза установила, что смерть эта не была насильственной.

Когда большой корабль причаливает под стенами Котора, это создаёт атмосферу праздника. Толпы пассажиров устремляются на твёрдую почву, заполняют кафе, суются в сувенирные лавки и производят невообразимую толчею, но это невинное неудобство приносит доход.

Не часто и не редко, однако регулярно, во время крутого подъёма к крепости Сан Джованни, угнездившейся над Котором в отвесных скалах, некоторым пожилым экскурсантам с кораблей становилось плохо. Но это случалось на глазах других людей, и вовремя вызванная медицинская помощь порой оказывалась действенной. Трагедия – спутница жизни, и иногда её финал.

Конечно, круизный корабль обязан придерживаться расписания. Так поступил и тот, с которого сошёл Якоб, то есть судно отправилось дальше, а поисками пропавшего занялись местные власти. Делали они это добросовестно, искали над Котором, заглядывали в злачные места, однако ни в одну голову не пришла мысль, что пожилому человеку для чего-то потребовалось в одиночку карабкаться по дикому склону туда, куда залетают только птицы.

В Граце, откуда был родом найденный нами человек, жила моя однокурсница, и благодаря ей я получил некоторые подробности. История эта наделала там немало шума.

Выяснилось следующее: в 1881 году австрийские власти повторили свою неудачную попытку лишить население залива и прилегающей к нему области Кривошия права владения оружием. Горцы Кривошии восстали. Во время одной из стычек с инсургентами Эренталь пропал без вести. Война закончилась поражением повстанцев у Драгальского блокгауза. Среди пленных Эренталя не оказалось. Тела его, во всяком случае, тоже не нашли.

Однокурсница прислала мне сканированную фотографию, найденную в архиве Якоба и помещённую в одной из местных газет: у стены той самой крепости, которая для нас так и осталась недосягаемой мечтой, стояла группа офицеров. Предок Якоба был отмечен кружком вокруг головы в кепи, но это было уже делом рук современных журналистов.

О самом Якобе стало известно, что он всю жизнь проработал банковским клерком. Якобом назвали его в память деда, исполнившего долг по защите интересов государства. Ровно ничего выдающегося журналисты в жизни Якоба-внука не отыскали: жил тихо, вышел на пенсию и однажды приобрёл путёвку, задумав осмотреть все те земли, которыми когда-то в пределах Австрийской империи распоряжались его предки. Решение подняться к крепости, несмотря на имевшуюся фотографию, очевидно, было спонтанным, в противном случае он сделал бы это иначе, и уж не во время суточной стоянки круизного лайнера. Да и что такое горы для истинного австрийца? Во всяком случае, не препятствие.

Получалось, что внук встретил смерть в том же самом месте, где она застала его деда.

Ослик Якоб здравствует и по-прежнему ревёт по утрам. Но я признаю его право и просто кладу подушку на ухо. Думаю, будь я осликом, я орал бы ещё ужасней. Куда хуже звуки расплодившихся строек, хотя некая Наташа, которой, как оказалось, Антоне продал клочок своей горы и на котором она уже возвела себе особнячок, постоянно с ним ругается, полагая, что Антоне умышленно подгоняет Якоба к её окнам. Антоне же, по-прежнему нахваливая мои ботинки, когда видит меня в них, горько жалуется на Наташу, искренне не понимая, чем вызвано её недовольство. Себя он как и прежде обзывает «цыганом», а это напрочь исключает межполовые мотивы Наташиного поведения. К тому же, признался мне он, неблагодарность её ранит ему душу, ведь при продаже участка он скинул от первоначальной цены десять тысяч евро.