Иван Гобзев - Те, кого любят боги, умирают молодыми

– Светка! Вот ты где! – окликнули меня Игорь и Никита.

Конечно, у них была с собой полная сумка напитков. Наташа поднялась, оправила юбку и сказала, что ей пора домой.

– К чему такая спешка, – заулыбался ей Игорь. – Вижу, наш друг Пиши-читай не промах.

– Я не пью, – слабо возразила Наташа, но её никто не слушал.

Я решил тоже выступить и сказал:

– Ну почему вы всё время пьёте эту водку? Что это такое? Вы же – синяки!

Смех и подзатыльники были мне ответом. Только Никита, вдруг перестав смеяться, серьёзно так посмотрел на меня и сказал тихо:

– Надо. Поверь мне.

И я правда верил ему больше, чем отцу. Потому что отец, пока не ушёл от нас, хотел воспитать во мне вьетнамского воина и каждый день по утрам бил бамбуковой палкой, обучая искусству восточных единоборств. Наверно, с тех пор у меня промятая грудная клетка и квадратная голова.

Вскоре – не прошло и двух часов – какой-то незнакомец валялся на покрывале Наташи, свернувшись калачиком и по-детски бормоча, сама она играла с собакой у кромки реки, а я сидел на траве, и перед глазами всё плыло. Игорь с Никитой вели разговор, суть которого я не мог уловить, казалось даже, что они говорят на нечеловеческом языке. Когда стемнело, мы бродили по посёлку с пневматическим ружьём, стреляли в каждый фонарь на своём пути и до утра разбили все, надолго обеспечив черные ночи. Как мы ложились спать, я запомнил смутно.

Проснувшись утром, я понял, что прожигаю жизнь. От всего, что было вчера, и позавчера, и до того, веяло пустотой, и моя душа не испытывала удовлетворения. Мне так хотелось чистых и острых ощущений: любви, страданий, боли, радости, тепла – ну, чего-нибудь настоящего, только не пьяного безразличия или безысходности, как у покойника на дне могилы, когда ни один лучик света не обнадёживает, но тьма, и тьма, и тьма.

И вот я надел плавки и бегом направился к плотине, даже не покурив с утра. Тёплый воздух плавно обтекал моё тело во время бега, собаки лаяли и некоторое время бежали следом, намереваясь укусить за ляжку, прохожие синяки замирали в горбатых позах и провожали меня недобрым взглядом. Я был похож на Маугли. Так я и примчался на плотину, в плавках, потный и счастливый, и сразу понял, что это мой день: Наташа со своим псом уже прогуливалась там по берегу.

– Привет! – подскочив к ней, уверенно начал я. – Как дела?

– Ты такой энергичный, – с удивлением взглянула она на меня.

На всякий случай я поиграл мышцами на своей впалой груди и бросился дурачиться с её собакой. Несколько раз мы купались и много играли в бадминтон, я валялся в примятой траве и выделывался так, что всем вокруг тошно было. Наташа хохотала до слез и постоянно говорила, что я “дурак”, “придурок”, “идиот”, но очень по-доброму.

Под вечер я выдохся наравне с её псом. Мне казалось, что нужно совершить какой-нибудь яркий поступок, и я решил нырнуть рыбкой с плотины. Ни слова не говоря Наташе, я направился к железному каркасу, залез на самый верх и оттуда уже помахал ей. Она зажала рот одной рукой, а другой показала мне, чтобы я немедленно слезал. Но не тут-то было. Собравшись с духом, я как-то странно подпрыгнул и полетел головой вниз. Глубина под местом, где я стоял, оказалась небольшой, всего полметра, и я воткнулся головой в песок.

Меня достали какие-то парни, которые прыгали с другого края плотины. Положили на траву, похлопали по морде, увидели, что я остался жив и ничего не сломал, и пошли нырять дальше.

С этих пор всё чаще Никита уходил к Игорю, и долгие ночи они просиживали на веранде при свете телевизора, а Маша сидела с ними как бесплатное приложение и не сводила глаз с моего брата.

Я же стал навещать Наташу, вернее, я ждал у её калитки, пока она не выкатит на своём большом велосипеде, и вот уже мы гнали в рощу, хохоча и дурачась, как дети. Я бы предпочёл целовать и раздевать её, прижав к берёзе, но нет – мы сидели в роще на лавочке над обрывом и любовались рекой в камышах и черными лебедями. Да и Наташин пёс не сводил с меня глаз, и я откровенно боялся его. Мы беседовали с ней, как правило, непонятно о чём, но иногда и о конкретных вещах. Как-то, сидя вот так со мной на лавочке, она сказала:

– Мирослав, почему вы всё время пьёте? Ну Игорь-то ладно, он ветеран и алкоголик, а Никита-то что? Он же маленький ещё. Вы одним днём живете. Так нельзя.

– Не знаю, честно. Я как-то спрашивал, но Никитка отвечает, что надо так, и всё.

– Эх, они же сопьются… Повлияй, поговори с ним. Он же такой молодой, красивый… Сексуальный.

– Что??? В смысле?

– Ах, Мирослав, ну вечно ты к словам цепляешься, дурак! Без смысла. Пойдём.

– Куда? – я прямо испугался, что сказал что-то не то. – А… Можно тебя поцеловать?

– Можно. Было бы. Если бы ты не говорил тут глупости, – и она с укоризной посмотрела на меня, как будто я серьёзно провинился.

Мы встали и пошли по травке, а отвратительный пёс стал виться вокруг, тявкая и визжа.

– У-тю-тю, мой Церберочек, у-тю-тю, собачка, хоросий, лясковый… – Наташа схватила его за морду и стала тискать.

– Я вот только спросить хотел… – начал я.

– Ну? – и она взглянула на меня свысока, хотя я был выше на две с половиной головы.

– А я как, сексуален хоть немного, или только Никита?

– Только одно у тебя в голове. Ну только одно! Всё. Ты испортил мне настроение. Идём по домам.

– А когда мы увидимся?

– Я подумаю.

– Завтра зайду за тобой?

– Ох, Мирослав, посмотрим. Посмотрим.

Я проводил её до дома, она резво взбежала на крыльцо и скрылась за дверью, не оглянувшись. Я постоял под её окнами ещё полчаса, как побитая собака, и пошёл к себе. Странно, но я всегда считал нужным проявить смирение и унизиться. Так учила меня Матушка, говоря, что гордость – это самый страшный порок.

Я наконец-то достал сигарету и закурил – Наташа курить мне запрещала.

Никита лежал на скамье возле нашего дома и курил в небо, а рядом играло радио.

– Ты вовремя, – сказал он. – Когда мир на краю пропасти, некогда ходить по бабам.

Я сел на другую скамью, собираясь поговорить с ним о пьянстве, пока мы были одни. Но едва я открыл рот, как в калитку въехал на моем велосипеде Игорь, бросил его в кусты флоксов, взращённые Матушкой, и с широкой улыбкой пошёл к нам.

– Думаю, я достал то, что надо, – с этими словами он извлёк из кармана сиреневую бутылку с надписью на этикетке: “Анапа. Плодово-выгодное вино”.– Не поверите, сколько стоит.

– Ребята! Ребята, – сказал я с тоской. – Ну что вы жрёте всё время разную дрянь?

– Не нервничай. Это магические эликсиры, – последовал ответ.

– Ну-ну. Вы думаете, что я совсем идиот слабоумный.

– Нет, Тарас, – возразил Никита, – ты просто идиот.

– Да идите вы, не буду я пить эту гадость.