Иван Гобзев - Хозяин Москвы

Так получилось, что я небесный. Выше только белый, ниже светло-зелёный, затем розовый, жёлтый, оранжевый, фиолетовый и, наконец, синий и красный. Но чаще они известны как салатовый, розэ, еллоу и так далее. Низшая иерархия это коричневые и чёрные. Они почти не отличаются друг от друга, это всякий сброд.

Как я узнал о своём особом положении? Дело было так. Уже лет десять как учёные обнаружили: люди различаются по цветам. Специальный тест позволял разделить всех на цветовые группы. Никто не мог понять, что это значит. Выдвигались гипотезы о различном эволюционном происхождении, об отличиях в биохимии, о том, что это показатель творческих способностей, и даже о божественном знаке. Учёные собирали данные, анализировали, сопоставляли и постепенно стали вырисовываться некие закономерности. Так, было обнаружено, что у светлых, как правило, более высокие интеллектуальные способности, чем у тёмных. Правда, речь шла о стартовых возможностях, о потенциале, который мог быть раскрыт, а мог и не быть, но суть в том, что специальный тест эти способности показывал. Кроме того, обнаружилось, что на высших уровнях власти почти все небесные или белые. То же оказалось и в церкви, епископы – почти все небесные.

Потом началось вот что: постепенно все низшие цвета стали терять хорошие места, а им на смену приходили светлые. В итоге общество разделилось на две части – тёмные и светлые. Но части совсем не равномерные – светлых было в тысячи раз меньше. Например, белых – всего несколько человек, а небесных – пара десятков.

Так вот, дело было так. Я сидел в отделении полиции. Меня забрали за то что я оказался на каком-то митинге. Попал я на него совершенно случайно. Митинг, кажется, был против слияния государства и церкви. У нас в какой-то момент патриарх был избран президентом, и большую часть чиновников заменили церковными служащими. К тому времени я уже перестал удивляться и сопротивляться, всё зашло так далеко, что мне стало все равно. И ни на какой митинг я бы не пошёл. Если бы не девушка.

В общем, меня забрали вместе со всеми. И уже в отделении стали тестировать. Любопытно, что почти все с митинга были низших цветов – из тех, кого уже раньше протестировали. Редко попадался филя или оранж. Таких отводили в отдельное помещение, а всех остальных отправляли в обезьянник. Я вообще был уверен, что я коричневый или чёрный.

– Плюнь сюда, – велел мне полицейский.

Я плюнул в какой-то реагент. И прямо у меня на глазах слюна стала менять цвет, из бело-желтоватой превращаться в светло-синюю, как небо в ясный весенний день, и так же выражение наглого борова на лице полицейского сменялось робким почтением.

– Ого! – воскликнул он изумлённо, – да вы небесный!

Потом со мной на Лубянке беседовали другие, но все рангом пониже – зелёные и розовые. Очень любезно, дружелюбно беседовали.

– Ну что вы затесались в такую компанию? – мягко отчитывали они меня.

В общем, прямо там я был принят на государственную службу. Я вообще-то не верующий, во всяком случае не ортодоксально. Но порядок есть порядок и мне пришлось пройти кое-какие обряды. Отныне я подчинялся только другим небесным и белым.

***

Таков порядок, что раз в неделю, по пятницам, я должен исповедоваться. Мой духовный наставник тоже небесный, он в сане протоиерея. Вообще я должен обращаться к нему «Ваше Высокопреподобие», но как-то в самом начале по неопытности назвал его просто «батюшка», а он и не возражал.

Вот и сегодня пятница.

– Явился, Иван? – спрашивает он добрым голосом. Снимает очки, складывает руки на животе. – Ну, садись!

Он в рясе, блестящая борода с частой проседью лежит на широкой груди, на столе бумаги, бумаги, бумаги – он очень занятой и мне всегда неловко его тревожить.

– Здравствуйте, батюшка, – кланяюсь я, прохожу и сажусь на жёсткий стул напротив него.

Некоторое время он молча смотрит на меня. У него проницательный, напряжённый взгляд из-под густых бровей.

– Красивое имя у тебя. Иван. Русское! Не знаю, но как по мне, так небесный Иван по любому лучше небесного Джона.

Он перекрестился.

– Что скажешь? А, Иван?

– Вам виднее, батюшка!

– Чую, Иван, ты либерал. Наверно считаешь, что все нации одинаковы и всё такое?

Я так в самом деле и считаю, и уклончиво качаю головой.

– Я надеюсь, хотя бы геев и лесбиянок ты не одобряешь? А то церковь против них, – он по-доброму смеётся.

Я оживляюсь:

– Ну как, батюшка, дела мне до них нет, но…

– Вот и хорошо, – перебивает он. – Ладно, кайся.

Я делаю серьёзное лицо. В первый раз, когда пришёл к нему, я по наивности ёрничал и хихикал, так он мне такую отповедь устроил.

– Ну, батюшка, дело такое…

Я вдруг смущаюсь, хотя ещё секунду назад был уверен, что стесняться мне нечего.

– Говори, Иван, говори. Бог всякое слышит и всякому внимает.

– Есть одна чёрная…

– Негритянка что ли?! – повысил он тон.

– Батюшка, она по статусу чёрная.

Он нахмурился.

– Из огня да в полымя. Ну и, Иван? Что?

– Да, вот батюшка… Вот…

Я опускаю голову.

– Похоть?! – резко сказал он, так что я вздрогнул. Глаза его сузились.

Я робко кивнул.

– Прелюбодеяние – грех, если не в браке. Знаешь об этом?

– Знаю, потому и каюсь…

– Ладно, хорошо, что каешься. Накладываю епитимью – чтобы больше не было до женитьбы. Понял?

– Но…

– Чего но?! Свободен, люди у меня ждут.

***

Расстроило меня, что батюшка наложил епитимью. Дело вот в чём. Мне нравилась одна оранжевая. Она из моей команды. Я руководил хозяйственно-административной деятельностью юго-западного района Москвы. Обязанностей много. На деле правда всё мои помощники делали.

Эх, Юго-Западная! Один из любимых моих районов Москвы. Маленький Берн с краю нашей столицы – чистые аккуратные улицы, уютные ухоженные дворики. Хорошие школы, приличные жители. И главное – район зелёный. Множество клёнов, лип сидят вдоль тротуаров, они свешивают ветки через решетчатые заборы, а осенью украшают дорогу разноцветными листьями. Странно, но там, на улочках и в подворотнях Юго-Запада стоит мягкий запах прелой листвы, какой бывает только в лесу или, на худой конец, в лесопарке. Это нежный аромат рождает воспоминания из детства. И вот ты уже замедляешь шаг, внимательнее смотришь по сторонам, глубже вдыхаешь и прислушиваешься к голосу внутри – голосу из далёкого прошлого, который словно зовёт тебя вернуться к своим истокам.

Сколько раз я опаздывал на занятия, когда, будучи репетитором по обществознанию, застревал на этих улицах, пиная и вороша листья, как ребёнок! Поэтому мне особенно приятно было работать на Юго-Западной.

Так вот, есть у меня сотрудница – оранжевая. Она меня соблазняет. Вот, пример. На совещаниях она всегда садится так чтобы оказаться в поле моего зрения и задирает ногу на ногу. Я при этом вижу, где кончаются её чулки и начинается голая нога. У неё такие крепкие, широкие ляжки, как раз в моем вкусе. Нет, не полные, а именно что крепкие, спортивные. Она вся такая – спортивная и мускулистая. На совещании это мешает, я не могу оторваться от её ног.