Кирилл Новоженов - Дневники. Книга первая

– Ну что, дурочка, теперь мы с тобой одни.

Люция, подняла мордочку и, повернув голову на бок, чихнула.

– Давай домой иди, а то простынешь еще.

Люська недовольно ворчала что-то на своем собачьем, будто хотела сказать, что ей лучше знать, где ей сейчас нужно быть.

– Еще одну и домой, – сказал Кирыч и прикурил вторую сигарету, остатки первой щелчком отправив в полет за забор.

Сигарета в руках ощутимо подрагивала, Кирыча бил озноб, а в голове крутился один вопрос: «Зачем так?», на который он не видел ответа. Отправив второй окурок составить компанию первому, он аккуратно поднял Люську и пошел в дом. Спустя пару минут, лежа в непрогревшейся постели, по его щекам потекли беззвучные слезы. «Жизнь-дерьмо и точка», – с этой мыслью он провалился в сон.

Утро было, на удивление, солнечным. Кирыч проснулся и, не вылезая из постели, стал одеваться. Люська похрапывала под одеялом. Шлепая тапками по полу, Кирыч затопил прогоревшую печь и пошел смотреть, чем можно было покормить эту рыжую.

В холодильнике на полке, среди прочей еды, контейнер, на который была прилеплена записка «для Люськи». Достав его и переложив часть в небольшую посудину, Кирыч разогрел собачью еду в микроволновке. Вернулся в комнату и поставил на пол.

– Люська, иди завтракай, а потом гулять.

Под одеялом завозился щенок, и сперва показался черный нос, принюхивавшийся к запаху горячей еды.

Пока щенок жадно поглощал кашу, Кирыч стал рыться в шкафах и ящиках. В голове его за ночь весь этот пазл собрался в одну картинку, и теперь Кирыч просто решил следовать своему плану.

Положив небольшой сверток в карман куртки, прицепил поводок к ошейнику Люськи и вышел на улицу. Немного постояв, Кирыч кивнул своим мыслям и пошел в сторону лесной поляны с двумя соснами.

На поляне оказалось, что одну сосну кто-то спилил, оставив пенёк. «Прям по заказу», – подумал он и, отцепив щенка, приступил к задуманному.

Спустя несколько минут, он закурил, глядя, как Люська носится по поляне, радуясь свободе.

Окурок улетел в еще мокрую траву. Кирыч залез на пень, просунул голову в петлю и решительно шагнул вперёд.

Дикая боль пронзила его горло, жестко передавленное найденной утром бечевкой. Мозг вопил о том, что так нельзя, рот пытался захватить хотя бы глоток воздуха, а сознание погружалось все глубже в черную пропасть. Люська жалобно завыла…

Темнота…

Вой Люськи раздавался на грани слышимости, словно сквозь вату. Горло горело адским огнем. Медленно перевернувшись на спину, Кирыч дрожащими руками ослабил петлю и жадно вдохнул. Воздух, пройдя напильником по горлу, заполнил легкие. Кирыч надсадно закашлял и открыл глаза. Люська, жалобно скуля, жалась к его боку и дрожала всем телом. Размытая картинка медленно фокусировалась, набирая четкость и краски. Серое противное небо, ветка сосны и, раскачивающийся на ветру, обрывок бечевки.

Кирыч пролежал так около получаса, приходя в себя и собирая мысли в единое целое. На лицо капал с неба мелкий дождь, смывая весь этот кошмар.

Ветер шептал в ухо, что всё будет хорошо, просто нужно встать и продолжать идти. Рывком, словно стряхивая с себя весь этот накопившийся в нем бред, Кирыч встал. Зацепил Люську на поводок, посмотрел на болтающуюся бечевку и, резко развернувшись, пошел к дому.

Люська жадно трескала свою кашу, когда за окном, шурша гравием, подъехала машина. Хлопнули двери, и, спустя несколько мгновений, в комнату фурией влетела Катейка. Как только в поле ее зрения попал Кирыч она разродилась такой тирадой, что можно было смело заказывать себе новые уши. В ее голосе была и обида, что ее лучший друг не пришел ее встречать с больницы, и злость, за то, что выключил телефон и уехал, не сказав ни слова. А потом Катейка увидела красный след на шее, и в ход пошли кулаки. Она молотила ими Кирыча в грудь, кричала, что он больной на голову, эгоист. Когда слова и ругательства иссякли, Катейка стала всхлипывать и, уткнувшись в плечо Кирыча, заревела, повторяя, как заклинание «Дурак».

Женька стоял на пороге с какими-то пакетами в руках. В его глазах читалось недоумение, удивление, злость и обида.

– Кирыч, если я еще раз увижу, что она плачет из-за тебя, то я тебя лично прибью. Понял?

– Понял. Жень, больше ни разу. Прости.

– Дурак ты, одним словом – дурак. Холодильник где тут у тебя.

– На веранде.

Женька вышел с пакетами и, судя по тому, что зазвякала посуда, холодильник он нашел.

Взяв Катейкино лицо ладонями, Кирыч посмотрел в ее зареванные глаза и сказал: «Прости, я больше никогда не буду делать таких глупостей. Просто очень накрыло. Ты же знаешь меня вдоль и поперёк».

Катейка всхлипывала, уткнулась обратно своей моськой Кирычу в плечо и тихо произнесла: «Ты знаешь, что я успела подумать? Трубку не берешь, родители толком ничего не говорят, папка твой только сказал, что ты уехал на дачу после того как тебе позвонила эта тварь».

Последнее слово она произнесла, шипя разъяренной кошкой.

Марина и Катейка никогда не были подругами, даже когда Кирыч стал их связующим звеном – девушки сохраняли дистанцию. Поэтому-то Катейка очень гневно отреагировала на их разрыв.

Женька, услышавший смену настроения в голосе своей половины, заглянул в комнату. Катейку понесло не на шутку. Ее руки демонстративно показывали, как она будет откручивать голову неугодной, и куда она ее потом запихнет.

– Кать, ты притормози малость.

– А? Что?

– Да, этот скалолаз похоже решил еще с голодухи помереть.

Глаза Катейки вспыхнули гневом, и Кирыч отчетливо почувствовал, как его в голову сверлом входит этот взгляд.

– Так, Зай, иди за водой, Кирыч, я тебя сегодня точно убью, но гастрономически.

Две мужские головы обреченно кивнули, а девушка звонко хлопнула в ладоши и уверенно двинулась в сторону кухни, готовить обещанную «казнь».

Стол ломился от Катейкиной поварской деятельности. Человек семь смогли бы не просто утолить голод, а вдоволь насытить свои желудки. Люська крутилась вокруг этого изобилия, нюхая воздух и чуть повизгивая, словно говорила, что она тоже совсем не против поучаствовать в пиршестве.

Женька, как человек крайне реалистичный, вытащил из холодильника запотевшую бутылку и торжественно водрузил ее в центре стола.

– Ну что, ударим автопробегом по бездорожью?

Кирыч погружался в темноту. На краю сознания он слышал, как Катейка выговаривает Женьку за то, что тот переусердствовал с лечением больной души. Женька что-то отвечал. Говорил, что сон сейчас полезнее. Потом Кирыч куда-то летел, голова его легла на подушку, сверху накрыло приятной тяжестью одеяла. Под боком недолго крутилась Люська, устраиваясь поудобнее. Голоса становились все тише, и сон все больше входил во власть. Темнота… приятная и тёплая… Сознание щелкнуло выключателем, и Кирыч отключился.