Заирбек Саша - МОЯ ЛЮДА родом из детства и СССР. Рассказы, статьи, эссе с комментариями составителя книги Замирбека Осорова

Перед заключением под стражу вызывал к себе начальник следственного отдела. Видимо, он считал своим долгом лично посмотреть на того, за кем скоро закроется тюремная дверь по принятому ими решению, дабы исключить возможность возмущаться следствием на свободе. Абсамату же было объявлено, что он хочет выслушать его претензии к следствию.

Это был щупленький человечек лет сорока пяти, скорее напоминающий собой подростка, нежели мужа.

Содержание всего его наставления можно было выразить в одной фразе, обороненной им:

– С нами так не разговаривают!

Да, с ними, как полагали они, нужно было только соглашаться, только признавать вину, даже если ее и не было.

Щупленький человечек старался выглядеть грозным мужем, но было что-то противоестественное в этом, словно притаившийся в нем пугливый подросток только ждал команды, готовый явиться, чтобы принести извинения. Сама же готовность к смене состояний жила в нем вполне естественно, так сказать, сидела в крови. И как же не быть этой готовности, если указания сверху могли измениться по любому делу, в любой момент, поскольку система, занятая кормежкой на всех своих уровнях, вовсе не была заинтересована в главной своей обязанности – соблюдения законности?!..

Прокурор к себе не вызывал. Он всегда аккуратно отвечал отпечатанными постановлениями о том, что следствие ведется объективно и в полном объеме, и передавал через следователя.

Заключение же под стражу произошло прямо как в детективе. Следователь объявил Абсамату, что, наконец, осталось последнее для выяснения полноты дела – очная ставка с директрисой. Они сели в «Жигули» следователя, но до спецбольницы, где лечилась директриса, как в годы своего директорства (а теперь и скрывалась), в отдельной персональной палате со всеми удобствами (а рядовые исполнители, и в том числе больные среди них, в это время ютились на нарах), они не доехали. Следователь остановил машину перед воротами КПЗ и сдал Абсамата персоналу КПЗ. Потом через три дня его оттуда перевели в СИЗО.

Этот способ заключения под стражу с полным правом можно было отнести к тем маленьким «хитростям профессии» (от запугиваний при ведении допросов до подмены листов в протоколах), которыми пользовались следователи, просвещая людей, по воле судьбы или обстоятельств сталкивающихся с этой системой.

Когда во второй раз областной суд отправил дело на доследствие, прокурор объявил прокурору, осуществлявшему надзор за следствием, выговор, а следователя отстранил от производства следствия. Создали группу следователей.

И новый следователь на правах старшего в группе стал всем распоряжаться. Он начал с того, что приехав в СИЗО, освободил Абсамата и его подельников, взяв с них подписку о невыезде. При этом он не уставал напоминать людям, выходящим на свободу, что именно он, взяв на себя всю ответственность, добился изменения меры пресечения. Конечно, это не вполне соответствовало действительности. (Просто ранее была принята мера пресечения, не соответствовавшая обстоятельствам дела, да и к тому же главные организаторы, которые были известны всем, кроме прокуратуры, находились на свободе. И теперь приходилось изменять меру пресечения, чтобы самим не попасть впросак). Но как бы там ни было, все были рады освобождению и благодарили следователя. Прощаясь, он дал три-четыре дня, чтобы освобожденные пришли в себя после СИЗО от вшей и баланды, а потом явились к нему на прием.

Это был молодой человек лет тридцати с незаметной полнотой тела по причине почти двухметрового роста, с крупным носом на мясистом лице и круглыми подвижными черными глазами под низким лбом, поверх которого лежали прямые густые черные волосы. Казалось, что все в нем источало добродушие. Походка была мягкой и осторожной, словно он боялся кого-то ненароком задеть своим массивным телом. Таким же мягким и осторожным было обращение к людям: он всегда первым здоровался, первым улыбался и всегда тепло прощался.

Его роскошная собственная «Волга» (подарок отца) служила с такой же легкостью, как и он сам, дежурной начальству прокуратуры.

Подельники Абсамата радовались, что наконец-то дело передали хорошему следователю. Много было разговоров о том, что если бы с самого начала дело вел он, то все было бы по-другому. Да и он сам поддавал жару в эти разговоры, соглашаясь с ними.

В это время (когда Искендер был старшим) состоялся разговор с ним, запомнившийся Абсамату своей искренностью по той простой причине, что ни к чему не обязывал.

– Неблагодарная у вас работа, – как-то посочувствовал Абсамат и объяснил свою реплику:

– Как бы вы не работали, все равно вами недовольны.

– Да, – согласился он и, тронутый сочувствием, продолжил, -вот ты думаешь ваше дело легкое? Нет, не легкое, а напротив – очень сложное и трудное. Запутались вы все. Разве вам это нужно было? Кому он ваш план нужен был? Директрисе разве что, а она на вас все валит. Вот и попробуй распутай это дело. А распутать надо. И при этом справедливо. Вот как!

«Хорошо ты говоришь, – думалось Абсамату, – но вот будет ли так, как ты говоришь. Не верилось в это. Не верилось, что вот они сами (следователи и прокуроры), как говорил он, по своей воле, служебным обязанностям или еще из каких-то побуждений теперь начнут выяснять истину и устанавливать справедливость по делу».

Действительность подтвердила худшие опасения. Из Фрунзе начали требовать сдачи дела в суд. Прежнего следователя – Акмата -вдруг вновь назначили старшим в группу, сместив «хорошего» следователя – Искендера- к нему в помощники (как потом узнал Абсамат, об этом ходатайствовал прокурор, надзиравший за следствием, тот самый, с которым следователь вел дело с самого начала. «Рука руку мыла».

«Хороший» же следователь теперь при встрече, разводя руками, говорил:

– Что поделаешь? Но вот, если и на этот раз суд вернет дело, то тогда уж точно его дадут мне, и я вас всех оправдаю – и по-прежнему источал добродушие.

А подельники Абсамата искренне сожалели о случившемся, не сознавая того, что дело не в следователе, а в системе, которая кормилась не за счет рядовых исполнителей (у них и не было таких средств, чтобы кормить систему), а потому отстаивала не их интересы. Хорошие же следователи, то есть объективные, не борющиеся с преступностью, а действующие по закону, системе были не нужны, как телеге пятое колесо. Для того, чтобы появились хорошие следователи, нужно было менять систему.

Следствие возвращалось на годами наезженную колею…

Но тут, как иногда бывает в жизни, случилось непредвиденное: умер следователь.

Утонул на очередной дружеской пьянке, которая проходила на берегу водохранилища (говорили, что шестеро коллег из разных ведомств не поделили между собой, выделенных директрисой и двумя торгашами трех миллионов отступных за сокращение их дел в прокуратуре). Конечно, если этого бы не произошло, он уж точно до победного конца довел бы дело, несмотря на то, что в последнее время судьи обнаглели: чуть ли не каждое дело отправляют на доследствие. Вот раньше, а впрочем, совсем недавно ведь были времена… Довел дело до обвинительного заключения, отправил его в суд (а там все проходило) и празднуй себе, отдыхай, ожидая благодарностей от начальства, а то и повышения по службе за очередной вклад в дело борьбы с преступностью.