Дмитрий Лекух - Далёкие звёзды Севера

Так что уж лучше так.

От греха.

Пообнимались по поводу долгожданной встречи.

Пыхтя, по деревянной лестнице, проложенной прямо по крутому склону, подняли шмотки наверх, к домикам, по дороге будучи совершенно безжалостно зализаны Германовыми добродушными лайками, Алмазом и Серышом.

Лай, переходящий в восторженный взвизг.

Уши торчком.

Хвосты бубликом.

Влажные черные носы тычутся в ладони: ну погладьте же вы меня!

Почешите за ушком!

Потрепите!

А может, давайте вообще поиграем?!

Ну вот совсем немного?!

Попрыгаем?!

Мы – за!

Серега даже на середине пути рюкзак сбросил, чтобы со старыми знакомыми потетешкаться: он единственный среди нас не только рыбак, но еще и охотник, и местные псы за это его особенно уважают.

Потом еще, правда, долго отплевывался, вытирая слюни со щек.

Ну да не беда.

Закинули сумки и рюкзаки в домики, распределились.

Я с Серегой и Василий Михайловичем, Ленчик с Гариком (Николай решительно сказал, что поскольку он тут коротко, на пару дней, то ночевать будет в хозяйском чуме, там «привольнее»).

Коротко распаковались, развесив по вбитым в стены вместо вешалок гвоздям и коронам лосиных рогов самое необходимое.

Быстренько переоделись из «походного» в «домашнее».

Переобулись, с наслаждением шевеля освободившимися пальцами ног, в легкие шлепанцы.

Разложили каждый по своему подоконнику «мыльно-дрочильные аппараты» и дружной гурьбой вывалились на улицу, к балагану, где Герман уже разделывал здоровенного муксуна под неизменную в таких случаях строганину.

Уважаемых гостей в этих краях ханты встречают только строганиной из «благородной рыбы».

А больше, простите, ничем.

Хотя в этот раз Герман еще и, памятуя наше уважение к данному виду продукта (местные его, фактически, совсем не едят), поставил на дощатый балаганный стол еще и эмалированную миску со свежепробитой малосольной икрой из попавшего, видимо, в сетку местного обского осетра.

Икра у него, конечно, помельче, чем у астраханского.

Да и куда менее вкусная.

Но, знаете ли, – все равно.

Свежачок-с.

С деревенским сливочным маслом.

Да под лимончик.

Красота…

Серега даже сразу и пару бутылочек беленькой прихватил, чтобы, что называется, потом два раза не вставать.

А я, хлопнув себя с досады по лбу, ускакал галопом обратно в домик, откуда появился уже с бутылочкой соевого соуса, васаби для строганины (местные ее едят просто макая в смесь соли с перцем, но нас как-то больше устраивает, признаться, японский вариант) и подарочным набором японских же керамических столовых ножей.

Для хозяина…

…Подарок Гере, слава Богу, понравился.

Попробовал каждый нож ногтем, поинтересовался, какой для чего именно, согласно покивал головой, когда я его предупредил, что режут-то они отлично, но хрупкие, и поэтому надо быть с ними поаккуратней.

Восхитился, когда узнал, что их вообще не надо точить.

А когда я еще сверху выложил и охотничий клинок доброй златоустовской ковки, так, несмотря на всю знаменитую выдержанность северных народов, даже забыв про строганину для дорогих гостей, чуть не затанцевал от восторга, тут же побежав в чум.

Во-первых, за «копеечкой» (по народной примете «дарить» ножи нельзя).

А во-вторых, за отдарками.

Мы его даже еле успокоили: «отдарки» дарить можно только при отъезде гостей, а мы еще вроде как даже и не расположились как следует.

Но было приятно.

Не скрою…

Разлили.

Причем – только себе: хозяева вообще не пьют.

Особенность северного организма.

Хантам – лучше даже и не начинать.

Раве что сам хозяин очень-очень редко, но все-таки позволяет себе маленькую рюмочку коньяка.

Нет.

Раньше-то он выпивал, художник все-таки, – да еще и счастливый, по местным меркам, организм, который понимал слово «мера».

Но потом стало сердечко прихватывать.

Пришлось даже лечь в больницу.

Прооперироваться, вставить искусственный клапан.

И теперь – если только совсем чуть-чуть.

Два раза по десять грамм, на самое донышко.

И все.

Гарик тем временем усердно мешал в небольшой пластмассовой мисочке соевый соус с васаби.

Он, молчаливый наш, как и все мы, грешные, тоже очень любит свежую сырую рыбу и, как большинство, предпочитает ее вкус соевым соусом «подчеркнуть».

Разлили.

Говорить доверили мне.

Я прокашлялся.

– Ну, – говорю, – люди мои дорогие. За «встречу» мы еще выпьем. А пока: есть такие места, куда хочется возвращаться. И люди, к которым хочется приезжать. За хозяев! И не только хозяев этого места, но за хозяев этой прекрасной земли. Ура, что ли?

– Ура! Ура!! Ура!!!

Смеемся.

Вообще-то – это наша жизнь, однако.

И живем мы ее – как хотим.

Как-то, простите, так…

…Гера кивает, чтобы ему тоже налили.

Капаем на самое донышко.

– Когда-то, – встает, – именно здесь были наши родовые земли, здесь стояли чумы людей нашего языка. Сейчас же во всем поселке найдется только пять-шесть стариков, знающих десяток слов на древнем остяцком наречии. Не, я не жалуюсь, вы не подумайте. Русский язык и богаче, и удобнее, и для меня он просто родной язык. Я не про это. Мы как-то смогли остаться хантами, став при этом вполне нормальными русскими. Я, хантыйский художник, сам долго жил и выставлялся в Москве. Я горжусь тем, что мой сын воевал русским снайпером в Чечне. И я очень рад и горд, что земля, помнящая чумы людей моего языка, видит моих гостей. Потому что это очень важно, меняясь, оставаться самими собой. Как это произошло с моим народом, как это происходит со всеми нами: каждый год, когда вы приезжаете, вы приезжаете немного другими, но все же прежними, как вода в этой великой реке. Она тоже каждый раз другая, но та же самая. И выпить я хочу не только за эту землю, где стояли чумы людей моего народа. А за всю большую землю, через которую течет эта река. За Россию. За наш общий дом, дорогие гости, за землю, где все мы хозяева. Как вы там говорите: ура?

– Ура! Ура!! Ура!!!

Выпиваем.

Растроганный Ленчик лезет целоваться с Германом.

Герман шутливо отбивается.

На них виснут Гарик с Серегой – почти что куча мала.

Довершая этот кавардак вокруг радостно скачут хозяйские лайки: лайкам нравится, когда люди играют, – значит, у них все хорошо.

А когда у людей все хорошо – тогда хорошо и собакам.

Так уж заведено.

Вася что-то радостно и яростно втолковывает своему брату Николаю, как я понимаю, уговаривает остаться подольше.

Я отхожу покурить.

Подальше от балагана.

Поближе к костерку, разложенному в стационарном, любовно обложенном камнями, уличном очаге.

Прикуриваю от уголька.

Затягиваюсь.

Над горизонтом висит низкое, вечернее солнце.

Скоро оно ненадолго закатится за горизонт и настанет «серая ночь», волшебное короткое время, в которое даже жалко спать, потому что очень хорошо у костра.