Юрий Теплов - Смута

Череп ждал его в отдельном кабинете кафе «Северянка». Он распорядился не пускать случайных посетителей. Заняты были лишь два столика. За ними сидели быки-охранники. Выпивка и закусь ждали своего часа, а пока служили маскировкой.

Красавчик появился в зале с двумя телохранителями. К нему тут же подскочил мэтр.

– Вас ждут, – показал на дверь в кабинет.

Телохранители двинулись было за Советником, но тот махнул рукой: оставайтесь! Мэтр предложил им столик в центре зала.

– Я хотел бы взглянуть на документы, – произнес Красавчик.

Череп молча подал ему ксерокопии.

– А где оригиналы?

– В надежном месте.

– Сколько вы хотите за оригиналы и все копии?

– Фадей Кириллович! – укоризненно воскликнул Череп. – Неужели я похож на вымогателя?

– Не знаю. Бог миловал от общения с ними.

– Буду откровенен. Вы сделали глупость, оставив у мадам Соловьевой автографы. Но поезд уже ушел… Вам повезло, что записки попали в мои руки, а не ваших недругов. Я очень надеюсь, что мы найдем консенсус, как говаривал в свое время Меченый.

– Чем я должен оплатить такой консенсус?

– Вы – советник президента. И близкий, скажем так, друг Принцессы. Я приглашаю вас к сотрудничеству. Как банкира, меня крайне интересует информация из первых рук: кадровые перестановки в правительстве и администрации президента, указы до их обнародования, приватизационные планы, возможный преемник…

– А если откажусь?

– Ваши эпистолярные упражнения станут достоянием гласности.

– Вы не оставили мне выхода.

– Я предлагаю вам выход.

– Записок, конечно, я не получу?

– Пока не получите. Они – моя охранная грамота.

– «Пока» – это как долго?

– Столько, сколько продержится у власти президент. А значит, и вы.

– Что потом?

– Получите свои бумажки, и делайте с ними, что хотите.

– Альтернативы не вижу, – вздохнул Советник, – придется сотрудничать.

– Правильное решение.

– Однако должен сообщить, что мне не дает житья генеральная прокуратура. Президент вполне может сдать меня, как своего цепного пса Крестоносца.

– Об этом можете не беспокоиться, господин Советник, – небрежно бросил Череп и коснулся пальцами кармана пиджака, где лежал полученный от Березовича конверт с картинками. – В ближайшее время прокуратура перестанет вас дергать.

Советник взглянул на банкира с некоторым недоверием. Лицо у того было словно маска, и к ней как нельзя лучше подходил голый череп.

– Поговаривают, что Стрелец набирает обороты. Пока, мол, в премьерах, а там… Реально это, на ваш взгляд?

– Нереально. Не думаю, чтобы нацелился на главное кресло. Сколько их было, премьеров, – все ушли. И этого уйдут.

– Не жалуете Стрельца?

– За что его жаловать? Сидит спокойно, своей должностью доволен. И так высоко взлетел. В общем, тихушник.

– А Принцесса что о нем думает?

– За нее думает Березович.

– А он какого мнения о Стрельце?

– Вы думаете, что он с кем-нибудь откровенничает?

– Вы давно с ней общались?

– По телефону – вчера.

– А в более интимной обстановке?

– Нескромные вопросы задаете, господин банкир.

– А все же?

– Недели две тому. Надоела. Да и старуха.

– Принцессы старухами не бывают, Фадей Кириллович. Надо восстановить встречи. И очень стараться.

– Это обязательно?

– Она – ваш ангел-хранитель и самый надежный источник информации.

– У меня остался один вопрос, господин банкир.

– Слушаю.

– Надеюсь, мои услуги не будут носить гуманитарный характер?

– Ни в коем разе. В нашем банке вам откроют счет, на который будут капать достаточные суммы…

В банном пару липа ожила, выплеснула свой лесной дух. К нему добавился запах хлебного кваса, щедро выплеснутого на каменку. Косоглазый Юла в рукавицах и шляпе охаживал двумя вениками худое тело Туза, разрисованное шестью куполами, означающими высшую степень уголовного отличия. Парильщик умаялся, но виду не показывал, лишь выдохнул с облегчением, услышав: «Будя!»

Туз вышел в моечную, пофыркал под теплым душем. Юла накинул на него простыню. Открыл дверь в комнату отдыха, которую хозяин называл «шинок».

– В Лихославль поедешь завтра, Юла, – распорядился он. – Ночуй в гостевом доме. Появится Череп, пущай в шинок зайдет.

Череп появился, едва за Юлой закрылась дверь. Сбросил на лавку кожаный плащ. Сел к столу.

– Красавчик подписался на нас, – объявил. – На днях отмажется по всем статьям. Вот! – разложил перед Тузом фотографии. – Подарок Березовича.

Каждую фотографию тот разглядывал по отдельности. Прокомментировал:

– Спекся прокурор. Что насчет Стрельца?

– Березович делает вид, что не в курсе.

– А Красавчик?

– Не верит, что тот нацелился на трон. Сказал, кишка у него тонка.

– Всяко может быть. Я уже говорил, что Принцесса блефануть не дура. Что у Акинолоса?

– По последней информации, заказ исполнен.

– Пускай вертается…

Барвиха – любимая резиденция износившегося в дворцовых баталиях российского президента – напоминала остров в океане, по волнам которого носились обломки имперского корабля и летели вопли утопающих. Остров отталкивал их. И безжалостно изгонял случайных путников. На нем селились лишь новорусские, включая чиновников самого высокого ранга. Коттеджи и замки с башенками а-ля-рюсс множились, как микробы в прокисшей затирухе. Высокие заборы скрывали от глаз теннисные корты, мраморные бассейны и все прочее, никогда прежде не виданное ни хозяевами, ни, тем более, потерпевшими кораблекрушение.

Президент сидел в охотничьем зале в кресле и бездумно глядел на экран телевизора.

Там нежилась в ванной модная певичка, укутанная в мыльную пену. Он видел и не видел ее, погруженный в полудрему. И лишь когда начались «Новости», вяло встрепенулся, скривился от вида думцев, готовящих документ по импичменту ему, Президенту.

«Козлы блудливые, – подумал. – Где бы они сейчас паслись, если бы не я, гарант ихней демократии. А туда же, избранники хреновы!»

Критика уже не ранила его, как прежде. Так, слегка царапала. Он устал и от власти, и от дерьма, что на него каждодневно выливают. В последний раз запереживал, когда садовник, которого он притащил в Москву с Урала, сказал:

– Из уважения к вам не могу молчать. Подайте в отставку, народ перестал вас любить.

– Знаю, – тоскливо согласился с ним Президент.

– Так уйдите сами!

– А что будет с моими реформами?

– Какие реформы! От них людям тошно. От голоду в разбой идут.

– Ушел бы, да не пускают.

– Кто не пускает?

– Дурак ты, братец. Не смыслишь в политике… Нарежь вон лучше роз Тамаре.

Дочь была его любимицей. Он и сам сознавал, что она крутила из него шнурки. Черт его дернул за язык рассказать про садовника! Исчез мужик на другой день. Дочь объяснила, что тот захотел на родину. Сам ли уехал, заставили ли?..