Павел Чупров - Первый в раю

Утром, еще лежа в постели, Сергей услышал:

– Серега, вставай, пойдем кайф щемить!

Он выглянул в окно и увидел Вадика с пустой трехлитровой банкой под мышкой. Друг стоял на асфальтированной площадке перед подъездом, задрав голову вверх, и хохотал.

Наполнив пивом банку у молоденькой продавщицы с круглым задом, они пошли за раками. Они перешли дощатый мостик, на котором лежали бетонные сваи, чтобы мост не унесло паводком, прошли заброшенный пляж, заросший колючками, разделись и на обрывистом берегу реки ходили по горло в воде по подводному карнизу, нащупывая ногами норки. Иногда по ногам скользило что-то холодное и колючее, и нужно было нырнуть и засунуть руку в нору, и в конце нора шла немного вверх и в бок. Там обычно сидел рак, и чем меньше он был, тем больнее кусал, и нужно было умудриться взять его за шею. Иногда рука застревала в норе, и не хватало воздуха, и приходилось бросать рака, выныривать и запирать норку ногой, чтобы, отдышавшись, нырнуть снова. А иногда норки были пустые, и в одной из них Вадик поймал окунька, прокусил ему глаза и опять бросил в воду, и окунек короткими зигзагами крутился возле парней, и его можно было легко поймать снова, но о нем забыли, когда вышли на берег.

Пойманных раков завернули в несколько газет и подожгли. Когда бумага сгорела, раки были уже красные и готовые к употреблению, но один – самый большой и тоже уже красный, шевелил клешнями. Вадик сломал ему панцирь на хвосте, достал белое мясо в красных крапинках, съел, запил пивом и сказал: «Свежачок». День был прекрасный, раки с пивом были вкусными.

Потом они вернулись на заброшенный пляж в одних плавках, неся одежду и шлепанцы в руках. Лариса Кравчук, которую Сергей провожал вчера с танцев, в пестреньком купальничке лежала на покрывале, листала учебник, готовясь к вступительным экзаменам в губернское музучилище, и грызла яблоки. Рядом ходили гуси, чуть ли не вырывая изо рта огрызки. Глядя издали на девушку, Вадик сказал, что у нее уже все отросло как следует. Он давно этого ждал – с тех пор, как в музыкальной школе заметил у нее проявление вторичных половых признаков. У Ларисы были узенькие плечи и еще более узкая талия.

Ребята бросили одежду и шлепки рядом с одеялом Ларисы. Она смотрела на них, прикрывая улыбающийся рот яблоком. Вадик сказал, дурачась: «А теперь приступаем к водным процедурам». Лариса заколола длинные рыжеватые волосы в пучок, встала и пошла к реке. Вадик учил ее плавать, беззастенчиво трогая за самые нежные места. Он мастерски бил ладонью по воде, и в мелких брызгах на миг вспыхивала радуга. Вадик крикнул:

– Серега, а правда, что в Москве в Ботаническом саду негра повесили на каком-то редком дереве?

Сергей ответил, что это возможно. Ему самому эстетическое чутье подсказывало нечто в этом роде. Правда, в центре он обычно представлял себя, но новый вариант, вроде бы, удачнее.

Он понимал, что рисуется перед Ларисой, но за это стыдно не было: в юности почти любой способ произвести впечатление на девушку казался приемлемым. И еще он чувствовал, что Лариса хорошо понимает, почему он так говорит. В принципе, это не было глупой рисовкой. Это было вот чем: «Ты меня очень-очень-очень интересуешь» – «Просто интересую?» – «Не просто, а очень и очень» – «Но про негра ты зря» – «Какого негра? Причем тут негр?» – «Я уже сама забыла».

Вечером они с Ларисой были на стадионе. Скамейки из узких досок тянулись во всю южную трибуну. Лариса держала на коленях учебник и читала, а Сергей смотрел на нее. Закат сначала был огромный, в полнеба, и красный, а потом вдруг съежился и вместился между двух домов. Буквы на сером листе слиплись в серый прямоугольник.

Когда Сергей поцеловал ее, правая рука девушки легла ему на спину, а тело напряглось, сохраняя равновесие. Он крепко обнял Ларису, с удовольствием чувствуя приятную тяжесть девичьего тела. За их спинами в кустах шмыгали и кричали кошки. Целоваться сидя было неудобно, да и потом стало как-то неловко, когда они встали. Было такое чувство, будто поезд, набравший скорость в вечер их встречи, затрясся на небрежно сделанных стыках.

Ночью Сергей лежал и думал, что хорошо бы привести Ларису в катер, ржавеющий на берегу реки, и там в каютах остались целые скамейки, и сделать с ней так, потом так, а потом вообще так, чтобы не воображала…

А потом были две недели без нее: Лариса уехала сдавать вступительные экзамены. Сергей днями валялся с книгой на диване, а по утрам и вечерами ходил на реку. Вечерами вода была темной и гладкой, разве что посредине реки немного рябило, и то редко. Он входил в теплую воду, и в волнах отражения прибрежных кустов и деревьев шевелились и дробились, а потом срастались опять.

По утрам на траве кучками грязноватого снега лежали гуси и спали, засунув головы под крыло. Их шеи были похожи на пожарные шланги, спрятанные в карман. И почти каждый раз крупный гусак шел в атаку на Сергея, растопырив крылья и стеля шею по земле. Его клюв раскрывался до отказа, и внутри виднелся желтый вибрирующий язык. Гуси гоготали, поднимаясь. Вожак уходил, громко хвастаясь своей победой.

Лариса вернулась в теплый июльский вечер. В горсаду, где в это время собиралась вся молодежь городка, они немного постояли под каштанами, глядя на танцующих и здороваясь со знакомыми. Когда знакомых стало слишком много, они ушли. На заброшенном пляже паслось несколько лошадей – изредка они переступали передними спутанными ногами. Сергей с Ларисой сидели на берегу и смотрели на оставленный город. Лариса веткой отмахивалась от комаров, а Сергей дымил сигаретой. Было скучно.

Он лег на траву и уставился в небо. Музыка неслась из горсада и, отражаясь от леса, возвращалась назад. С закрытыми глазами казалось, что оркестр играет в лесу. Он взглянул на Ларису, которая была, как каменная, и стало еще грустнее. Они молча пошли вдоль реки, мимо овсяного поля, мимо крохотных огородных участков, на которых стояли такие же крохотные домики. На участке родителей вообще был только сарайчик для инструментов. Они прошли мимо гудящего элеватора, и музыка, отражаясь от обрывистого берега, звенела на воде, а если противоположный берег был пологим, уходила вдаль и терялась. За их спиной вставала туча, в темноте похожая на гигантский лес, а они все молчали и шли, изредка целуясь.

Было ясно, что дождя не миновать. Видно, в городе он уже начался, ибо музыку вдруг перебили гиканье, свист и топот по доскам танцплощадки. И вот посыпались капли – сначала редкие, как крупный сухой горох, а потом капли слились в непрозрачную пленку. Они прижались к стене элеватора. Сигареты были уже мокрыми и не имели никакого вкуса. Стало холодно. Сергей, лязгая зубами, сказал: «Побежали к нам под крышу, там течет значительно меньше».