Павел Чупров - Первый в раю

Они прыгали через шипящие лужи. Сергей долго откручивал колючую проволоку, которой отец привязывал калитку к столбу, потом еле нашел ключ под крылечком. Лариса стояла сзади, положив руки ему на спину. Дверь кудахтала, как курица. У двери лежала лопата, вилы и тяпка, и они по очереди споткнулись об них и сели на кровать. Сергей снял рубашку и выжал воду прямо на крыльцо. А потом он накинул на себя и Ларису старое пальто, пахнущее землей, и, целуя ее, попробовал расстегнуть пуговицу на ее джинсах, но ткань была мокрой и ничего не получалось. Лариса отвела его руку. Сергей отстранился и сквозь открытую дверь стал смотреть на дождь.

Потом она сама обняла его и поцеловала в мокрое плечо, и его рука уже не встречала сопротивления. Злополучная пуговица оказалась расстегнутой, и пластмассовая молния была такой же послушной, как Лариса, и скоро его рука, скользящая по ее телу от шеи до коленок, не встречала под собой ничего, кроме гладкой кожи. Ее груди были такими нежными, что в голове мутилось и что-то всхлипывало, как от стакана газированной воды, выпитой залпом. В вспышках молний ее кожа в тех местах, где должен быть купальник, была до синевы белой. Тела тускло желтели в темноте, и Лариса, до слез ничего не умея, старалась и терпела изо всех сил, и в мозгу билось без всяких знаков препинания:

– Милая я не могу сейчас по-другому это как птица бьющаяся в груди во всем теле она рвется из меня иначе она умрет и я умру вместе с нею скорчусь как разрубленный надвое червяк милая моя…

И потом он лежал на спине, а она водила пальцами по его ребрам, и он повернулся к ней и поцеловал куда-то в темноту, кажется, в ухо…

А через несколько дней Лариса шла по пустой улице, на ходу копаясь в сумочке и изредка спотыкаясь. На набережной ее обогнал грузовик с надстроенными бортами из неструганных досок. Машина затормозила в двух метрах от нее. Из кабины выскочил Кисель – длинный парень с узкими плечами. За рулем сидел Мопа. Увидев Мопу, Лариса вспомнила, что о нем говорили, будто он выжигает сигаретой глаза коровам, которых перевозит на бойню. «Так им легче подыхать», – объяснял он.

– Давай покатаемся! – крикнул Мопа, свешиваясь из кабины и хватая Ларису за руку. Он почти лежал на дермантиновых перегретых за день сиденьях и тащил девушку вовнутрь. Кисель толкал ее сзади. Лариса держалась за открытую дверцу кабины и упиралась, как могла, поминутно прищемляя дверцей себя и Киселя. Кисель обеими руками схватил ее за ягодицы. Лариса отпустила дверцу, ударила его и сразу же очутилась в кабине. Когда машина тронулась, она заплакала. Грузовик мчался по ночному шоссе, и зелень в свете фар казалась пыльно-серой. Проехав километров восемь, Мопа свернул с шоссе к мелководной речушке, и машина тяжело ухнула, съезжая на обочину, так что все втроем ударились лбами о ветровое стекло. Мопа вышел из машины и сказал:

– А теперь приступаем к водным процедурам. Кто купаться не хочет, пойдет домой пешком.

Он разделся. На нем были синие семейные трусы с крупным масляным пятном на бедре, и он снял их, нырнул и крикнул Ларисе:

– Теперь твоя очередь, мы можем даже выключить свет!

Лариса дернулась бежать в сторону кустов, но Кисель был настороже и поймал ее.

– Ты ее сильно не лапай! – кричал из воды Мопа. – А то мне ничего не останется, там и так маловато… Давай ее сюда. Помоем, как положено.

Кисель втолкнул ее в речку. Лариса бухнулась в воду. Потом она увидела, как Кисель нашел на берегу ее раскиданные туфли, понюхал их и хрюкнул от удовольствия. Так едят лимон – кайфуя и кривясь. Мопа подталкивал Ларису к берегу и там сорвал с нее белье и повалил на жесткую, вытоптанную скотом траву. Потом Лариса долго прыгала на одной ноге, потому что другой не могла попасть в трусики.

В полукилометре от городка Мопа высадил ее, а сам развернул машину и через полчаса въехал в город с другой стороны. Он ожидал суда за избиение директора кинотеатра и спешил нагуляться.

На следующий день Вадик все рассказал Сергею.

– Там, ночью, в лесу, любая посопротивляется только для вида, – закончил он. Вадик курил в его комнате и бросал в окно непотушенные окурки. Они долго дымились на асфальте. К вечеру там образовалась настоящая пепельница. Сперва прилетали голуби, надеясь на подачки. Обманувшись несколько раз, они перестали прилетать.

Сергей надел синий тренировочный свитер и пошел с Вадиком на Мотылевку – так называлась окраина городка, где жил Мопа..«Его настоящего имени никто не знает, – думал Сергей по дороге, – кроме родителей и учителей. И то не всех». Он разозлился почему-то именно на учителей. Даже хотел сказать об этом Вадику. Но Вадик сосредоточенно курил.

Было то время суток, когда старухи уже покинули скамейки перед хатами, а молодежь их еще не заняла – все были на танцплощадке. Они подошли к мопиному дому и молча курили с полчаса, пока не услышали из горсада свист, гиканье и шарканье нескольких сотен подошв по асфальту. Скоро шарканье прекратилось – толпа рассосалась по улочкам.

Мимо них прошли сначала две девицы, оглядываясь, а за ними пять или шесть парней. Парни их не заметили, и это была удача. Вдруг Вадик сказал: «Идет». Место Сергея было в кустах – в засаде. Через минуту мимо кустов прошли Мопа с Киселем. Увидев Вадика на скамейке, Мопа быстро обо всем догадался: он ударил Вадика так сильно, что тот стукнулся головой об забор, к которому прислонялся спиной.

– Я те глаз на анус натяну! – рассвирепел Вадик.

Он сделал ложный выпад левой, а правой заехал Мопе в челюсть. Мопа был плотный парень, но Вадик вообще тяжеловес – от его удара Мопа отлетел на несколько метров и упал бы, если б не ухватился за тонкую рябину, мигом согнувшуюся и затрещавшую. Мопа еще не успел выпрямиться, когда Вадик ступней ударил его в лицо. Мопа упал, а Кисель бросился бежать. Сергей выскочил ему наперерез. Кисель со страху прыгнул на забор, подтянулся и перевалился во двор. Собака, лаявшая с начала драки, после этого чуть не подавилась лаем.

Сергей оглянулся и увидел, что Вадик сидит верхом на вырывающимся Мопе и бьет его головой о землю. В руке у Мопы что-то блеснуло, и, поняв, что это нож, Сергей прыгнул на мопину руку, и рука обмякла. Мопа повернул к Сергею искаженное лицо, и, когда они уходили, Мопа что-то сказал матом, приподняв голову. Сергей, одним рывком отодрав от палисадника штакетину, ударил Мопу куда-то в пах, а потом еще и еще, и Мопа, скорчившись, лежал на боку, когда они наконец ушли.

Ребята шли в тенях домов и деревьев, а потом залезли в школьный садик, собрали падалиц и ели, лежа на траве. Вадик чистил яблоки отобранным у Мопы ножом и рассуждал:

– Мопа такой кайф словил, что в милицию не заявит. Вот только если концы отдаст, тогда плохо. – Потом спросил: – Ты какой стороной штакетины бил – откуда гвоздь торчал или гладкой?