Алексей Синицын - Машина пространства

– Это как гол на последних секундах овертайма, верно? – не без ехидства спросил он.

Пеликанов не стал делать вид, что не понял.

– Да, есть что-то общее. Но тут ведь все зависит от того, за какую команду болеешь. – Жора улыбнулся, смирившись с тем, что теперь ему какое-то время предстоит быть приятным собеседником.

– Иван Михайлович Зайцев. – Незнакомец протянул ему для рукопожатия неожиданно большую ладонь.

– Горгий Павлович Пеликанов.

– Редкое греческое имя, – оценил Иван Михайлович, взгромождая портфель на верхнюю полку.

Пеликанов давно привык, что люди совершали глупейшую ошибку, подозревая его в неправильном или нечетком произнесении своего имени. «Профессор», очевидно, доверял слуху, а паче того собственной эрудиции, за что и получил от Пеликанова уверенный мысленный зачет:

– На отца что-то внезапно нашло. Но друзья все равно называют меня «Жора», – коротко пояснил он.

– Понятно, понятно, – улыбнулся Зайцев, усаживаясь напротив.

Жора заметил, что его выпуклые глаза слегка косили в разные стороны, поэтому было трудно определить, на чем именно он фокусирует внимание.

– Далеко путь держите? – спросил Зайцев, сняв с себя дорогую гладкую кожанку и вполне освоившись.

– Билет у меня до Вологды, а дальше на перекладных, как придется, – неопределенно пояснил Жора, с силой надавливая ногтем на апельсиновую кожуру.

Про то, что едет в Заповедник, рассказывать не хотелось. Как любил говаривать ушлый Сизифский, чем меньше о тебе знают, тем дольше ты живешь.

– Не в Кириллов, часом?

– Тут такое дело, я и сам не до конца знаю, – усмехнулся Пеликанов.

– Как так? – удивился Зайцев.

– Да вот так. В Вологде обещали встретить и завезти в непролазную глушь.

Иван Михайлович покосился на его морпеховский камуфляж, скромно висящий на крючке.

– На охотника вы вроде не похожи, на любителя рыбалки тоже, – вслух рассудил он, смеривая Пеликанова взглядом опытного портного.

– Я журналист. Хотите? – Жора протянул ему половинку своего цитруса, надеясь отвлечь интерес профессора от собственной персоны.

– Благодарствую. – Зайцев едва заметно грассировал. – Значит, куда пошлют?

– Посылают нашего брата все больше в одно и то же место, – натужно сострил Пеликанов, разжевывая брызжущую во все стороны апельсиновую мякоть.

– А я в Архангельск, к дочери. – Профессор отечески вздохнул и стал в задумчивости двигать челюстью.

«С таким-то портфелем?»

– Она просила для ее студентов несколько лекций прочитать, – снова, будто угадав его мысли, поспешил объяснить Зайцев.

Жоре стало немного не по себе, он решил, что с профессором нужно держать ухо востро.

– Преподаете, Иван Михайлович?

– Угу. Есть немного.

Жора почувствовал, что за его слегка развязным ответом скрывается ощущение собственной значимости.

– Я тоже немного на журфаке преподавал, по приглашению, – вяло откликнулся Пеликанов, ввинчивая взгляд в унылый осенний пейзаж за окном с почти оголившимися деревьями и мрачно дымящими на горизонте трубами.

Октябрь начал несмело набрасывать на стекло редкие капли дождя. Наступившее молчание прервала проводница, резко рванувшая купейную дверь, так что вздрогнул и завибрировал никелированный замок.

Вологда? Очень хорошо. Не беспокойтесь, я вас разбужу. Архангельск? Еще лучше. Чаю желаете? Есть кофе. Нет, только капучино. Не курите? Если курите, окурки на пути не бросайте, а то начальник поезда ругается.

Пока она говорила, Пеликанов с животноводческим интересом наблюдал за ее тонким почти детским предплечьем, покрытым легким светлым пушком, потом спросил, в какой стороне находится вагон-ресторан. Спросил просто так, на всякий случай, рассчитывая понаблюдать за тем, как из ее небольшого рта, окаймленного тонкими, почти бесцветными губами, будут сыпаться слова. Оказалось, всего через два вагона, по пути следования, близко.

– Много не пейте, а то я вас не разбужу, – сказала она, быстро взглянув на Пеликанова. В голосе проводницы слышалась искренняя забота, помноженная на многолетний профессиональный опыт. Ее маленькое лицо с заостренным подбородком и живыми, четко подведенными глазами излучало крысиное участие.

– Командировочные? Билеты нужны? Если будет дуть, опустите шторку.

В своем стремительном речитативе она еще упомянула титан и туалетную бумагу.

– Знаете что, если вы не против, Горгий Павлович, я вас тоже угощу, – предложил Зайцев, после того как щуплая словоохотливая проводница утекла в коридор.

Не дожидаясь ответа, он отер пальцы носовым платком и ловко извлек из своего профессорского портфеля бутылку виски Jack Daniel’s, которую и предъявил Пеликанову, держа двумя руками, как артиллерийский снаряд:

– А? Если вы не возражаете.

Пеликанов старался не пить в дороге, мало ли что. Но профессору отказывать отчего-то счел неудобным. Да и не пялиться же дотемна в окно.

– С меня закуска, раз такое дело. – Жора, кряхтя, полез в рюкзак и достал оттуда заблаговременно порезанную на кружочки колбасу и еще теплую курицу гриль, истекающую в мятую фольгу удушливым темно-коричневым соком.

Минут через пятнадцать он уже перестал замечать стук колес. А после вторых пятидесяти профессор стал рассказывать о себе и вовсе удивительные вещи.

Оказалось, что Иван Михайлович Зайцев, росший в семье потомственных московских интеллигентов-естественников в четвертом поколении, с юности был захвачен страстью ко всяческим оккультным наукам.

Все началось с находки, неожиданно сделанной им в отцовской библиотеке.

Это было еще дореволюционное, прижизненное издание Папюса, 1911 года. Открыв книгу из любопытства, Ваня Зайцев прочел ее всю в один присест тут же, не отходя от книжного шкафа. А на следующий день свалился в постель с высокой температурой, то ли от простуды, полученной в результате долгого стояния на сквозняке, то ли от потрясения прочитанным. Так как ничего подобного среди отцовских книг больше не находилось (по всей видимости, Папюс достался отцу случайно, в наследство от бабки, воспитанницы Смольного института благородных девиц), Зайцев стал регулярно после школы ошиваться возле букинистического магазина на Трубной, рассчитывая выйти на нелегалов, торгующих редкой и запрещенной литературой.

Вскоре, как ни странно, ему это удалось. Странно потому, что на тот момент Зайцеву едва исполнилось четырнадцать. Да и к выводу о том, что такие люди должны существовать и крутятся они именно возле букинистических магазинов, он пришел чисто умозрительно. Священную каббалистическую книгу «Зоар» в русском переводе Зайцев лихо выменял на привезенный отцом из Англии двойной виниловый альбом «The Dark Side of the Moon».