Андрей Дорофеев - Так и есть. Книга вторая

– Так, секунду! Я когда от Салтычихи… от Сильвестровны выходил, встретил еще одного человека, девочку!

– Все верно. Но она не на твоем месте, а ты не на ее. Вы разные люди и пришли сюда разными путями.

– Куда «сюда»? В дешевый пивняк, где угощают ершом?

– Разумеется. И еще в сотню других не менее замечательных и интересных мест. Не столь, правда, безопасных, как это…

Свет в помещении вдруг резко слабеет и зал погружается в приглушенную полутьму. Словно напряжение в сети упало со стандартных 220 до какой-то сотни вольт. Лампочки в засиженных мухами плафонах почти погасли, только нити накаливания тускло отсвечивают красным. Пивная обретает жутковатый вид, словно это локация фильма ужасов за минуту до появления Главного Злодея.

– …хотя и это место уже не безопасно, – быстро заключает вдруг помрачневший Барт и разворачивается лицом ко входу.

Сат-Ок неуловимо мягким, кошачьим движением выпрыгивает на середину зала и отступает к боковой стене. Откуда ни возьмись, в его руке появляется нож. Отсюда он видит сразу весь зал, включая вход с улицы, а самого его почти не разглядеть в тени.

У входа стоит странно одетый человек.

На ногах его дешевые сандалии, натянутые поверх несвежих и ощутимо рваных носков. Джинсы, порванные на коленях и, скорее всего, еще где-нибудь с недоступной для беглого постороннего взгляда стороны. Грязная фланелевая клетчатая рубаха, выцветшая футболка под нею, а сверху – какая-то куртка из кожзаменителя с облупившейся где только возможно краской. Лицо его, сизо-багровое и опухшее, олицетворяет равнодушную маску смирения и бунта одновременно. Серо-голубые водянистые глаза ярким пятном выделяются на фоне этого нищенского великолепия даже в полумраке. Из-под жидковатых волос на лоб спускается широкая полоска шрама. Он меланхолично что-то жует, а в руках его бутылка с неожиданно редким и неправдоподобно дорогим, даже по московским меркам, сортом пива. Человек неторопливо поднимает ее к губам и делает большой глоток, зажмурившись от удовольствия. Потом открывает свои белесые глаза и с секунду с недоумением смотрит по сторонам. После чего, точно вспомнив что-то, переводит взгляд на Тему и Барта.

– Что надо? – бросает Барт сквозь зубы, а тело его напрягается как натянутая струна.

Надо признать, что какими бы подозрительными субъектами Теме поначалу не показались его новые знакомые, этот визитер вызывает еще меньшую симпатию. Реакция Теминых спутников настраивает на мрачноватый лад.

Гость же, кажется, никуда не торопится и ничего не боится.

С секунду пожевав почти беззубыми челюстями, он обращается к Барту:

– Вы мне не нужны. Уходи и пса своего забери, – тут субъект бросает выразительный взор в сторону притаившегося индейца и тот, в свою очередь, молча делает шаг вперед и выходит из спасительной тени.

– Пёс здесь – это ты, – лениво и как-то нарочито безразлично говорит Барт. – Уходи, но лучше дай нам повод. Дай нам только повод, Фырч.

Названный Фырчем равнодушно пожимает плечами:

– Меня зовут Виракоча. Ты знаешь это, но все равно неправильно произносишь мое имя.

– Плевать.

– Согласен. В этом мире именам уделяют слишком много внимания. Уходи, назвавшийся Бартом, и ты, Сат-Ок, тоже уходи. Мне нужен только парнишка.

Барт тускло смотрит на Фырча и скучным голосом говорит:

– Парнишка с нами.

Тот издает хриплый смешок и снова прикладывается к бутылке.

– Барт, мы не на рынке, торговаться не надо. – Переводит свинцовый взгляд на Тему и щерится гнилыми осколками зубов. – Тема, мальчик мой, давай хоть ты без глупостей. У этих дармоедов уже нет будущего, а у тебя есть.

Кажется, Барт сейчас что-то скажет или сделает, но Тема опережает:

– А Вы сами-то кем будете, дядечка?

Фырч нараспев сипит:

– А я твой комиссар, Темочка. Иди ко мне. Сам. По своей воле. Это избавит тебя от огромных неприятностей.

Но предложение явно запоздало в последней части, ибо неприятности, похоже, уже начались.

Сперва Тема наконец-то замечает, что с момента появления Фырча все прочие посетители заведения точно обратились в неподвижные статуи. Фигурки людей высятся безжизненными манекенами в полумраке зала, застыв в самых будничных позах. Худощавый очкастый мужичонка в мятом дешевеньком костюмчике стоит зажмурившись и открыв рот, словно собираясь чихнуть. По соседству с ним загорелый старичок засунул себе палец в ноздрю, немного вывернув локоть к своему пупку, точно подцепил в носу ценную добычу и вот-вот извлечет ее на свет божий. Еще один товарищ неопределенного возраста, но с запоминающимися роскошными усами, припал губами к поднятой кружке, она наклонена и, по-видимому, наклонена чересчур, так что пиво должно частично выплеснуться на подбородок и усы гражданина. Но ничего не происходит. Никто не чихает, не извлекает добычу из носа, не захлебывается пивом. Мир вокруг застыл трехмерной голограммой. Ни движения, ни постороннего звука. Только Тема с новыми знакомыми и жуткий бомж напротив. В полумраке вдруг потемневшего зала.

Теперь Тема понимает, что за окном во внезапно накативших сумерках происходит то же самое. Вернее, так же не происходит. Прохожий застыл в неестественном положении, наклонившись вперед и едва не касаясь выставленной ногой земли. Голубь, раскинув крылья и выбросив вперед когтистые лапки, словно за миг до приземления, завис у оконного отлива. Кусок автомобиля, не успевшего целиком проскочить зону наблюдаемого через окно пространства, вмерз в витраж жутковатой картинки.

Горло сжимает чувство тревоги. Дышать становится тяжело и Тема вдруг понимает, что испытывают люди, подверженные паническим атакам.

– Все правильно, Темочка. Так и есть. Иди уже сюда, – Фырч немного повышает голос.

Тема поворачивается к Барту. Тот почему-то смотрит на часы и задает пришельцу неожиданный вопрос:

– Так чего тебе надо?

– Вы молодцы, что тянете время, – вдруг невпопад отвечает Фырч, – Но вы же понимаете, что не сработает?

И тогда Сат-Ок прыгает на него. В полутьме сталь ножа блестит тусклой молнией, но лезвие протыкает лишь пустой воздух.

Фырч исчез.

– Плохо дело, – констатирует Барт.

Сат-Ок впервые подает голос. Негромкий и абсолютно без эмоций:

– Сколько на этот раз?

– Почти минута.

По реакции Сат-Ока нельзя понять, насколько плохо это «почти минута». Спокойным шагом он идет к выходу, аккуратно обходя застывших статуями людей, и замирает немым часовым у стеклянной двери, бесстрастно разглядывая замороженную панораму улицы, погруженной в такой неуместный для полудня мрак.

– Да брось, теперь долго тихо будет, – кричит ему Барт через зал, но тот никак не реагирует. Только почему-то на лице его появляется легкий намек на недовольство, он зачем-то поворачивается спиной к стеклу и делает шаг в сторону от двери. Словно крик Барта может что-то изменить в сюрреализме окружающего мира.