Татьяна Шевченко - Жизни и реальности Сальваторе

Мы поднялись в рубку на лифте, и, едва двери открылись, я отпустил Эн и кинулся к пилоту. Тот смотрел прямо перед собой, откинувшись на спину кресла, и на окрики не реагировал. Я прижал пальцы к его шее – тишина; тогда я отшвырнул его вместе с креслом куда-то назад и лихорадочно оглядел экраны приборов.

Старый курс перерезало большое облако Т-излучения. Курс писал ещё я. Мы успешно двигаемся к середине облака, сжигая защитные поля корабля. Видимо, корабль давно без управления.

Я начал исправлять курс и очнулся лишь, когда показатели опасности – я не буду вам тут расписывать, это не имеет к повествованию никакого отношения, – опустились на десять процентов. Мы выходили из облака, так и не встретившись с его ядром; дальше автоматика должна была справиться сама, но желательно было за ней приглядывать.

Я вспомнил о пилоте и подошёл к нему. Он по-прежнему сидел в кресле; над ним суетились Эн, Фред, Индиго и другие.

– Как он? – спросил я.

– Не понимаю, – тихо ответила Эн, отдёргивая от него руки. – Он… как будто мёртв, но этого не может быть. Я видела его показатели, он здоров.

Фред знаком приказал всем расступиться и покатил кресло с телом к лифту.

Давным-давно. Это было давным-давно.

Но Мальчик надолго запомнил, как холод сменился теплом, темнота улицы – светом дома. Незнакомец, представившийся невразумительным именем (дон Миктланос?) отвёл его в крохотную комнату, затем ушёл и вернулся с крохотной одёжкой: рубашкой и штанами.

«Примерь», – сказал он, не разжимая рта. Мальчик надел одежду – и она оказалась впору.

Когда он вышел, на столе уже стояла еда: каша.

«Ешь», – снова беззвучно сказал мужчина. Мальчик сел за стол, взял в руки ложку и начал уничтожать содержимое тарелки. Незнакомец подошёл, зачем-то поднял его руку за запястье и придирчиво оглядел её.

«Слабоват», – донеслось до Мальчика.

Тому сделалось жутко: вспомнились все страшные сказки о ведьмах, заманивающих детей в пряничные дома для того, чтобы съесть. Но вряд ли бы ведьма сказала «слабоват», она бы имела в виду «тощеват», да?

«Не бойся», – сказал Миктланос с укором, и Мальчик со стыдом понял, что тот слышал все его мысли. «Ты же мужчина. Ты должен уметь постоять за себя. И зачем мне бы тебя есть?»

Мальчик посмотрел на себя; на одежду на себе.

«У меня есть ученики. Это одежда одного из них. Скажи, Мальчик – ты бы хотел стать моим учеником?»

– Чтобы научиться чревовещать, как вы?

«Тише. Они спят. Да: и это тоже»

– Я хочу домой, – прошептал Мальчик.

Незнакомец сцепил кисти рук в замок, но не сводил взгляда с Мальчика.

«Ты можешь либо идти в деревню, либо остаться у меня. Я не могу отправить тебя домой»

– Но вы же сказали, что я слабоват!

Незнакомец посмотрел на Мальчика, и тот затих. В голове возникло лишь одно слово:

«Исправим».

Так Мальчик обрёл Учителя.

Ай, вот работа кормящая – в шахте киркой махать! Да в городе, полном упырей, опасная и неблагодарная: кровь высосут, во тьме напав, аль все силы досуха вычерпают, через указы да приказы, ибо никто не ценит труд простого человека меньше, чем мертвец. Вот и нет здесь добытчиков, хоть и родит земля каменья да металлы. Все граждане – ремесленники, los profesores и торговцы, так-то. Но упыри на уме себе, с сёл да других городов людей обещаниями заманивают, а слову вразумляющему странники нечасто доверяют, а как до головы-то правда дойдёт, так и поздно становится: вот что надежда да морковка, перед носом красующаяся, делают.

Впрочем, что я, что Чичо? Все там будем, все об этом помним. Как сказал старина Хименес:

Ах! Adios [9] Прощай! , старина. Dejemos la triste charla [10] Оставим пустые разговоры. . Так вот и идёшь, ноги еле волочишь, а то вдруг гитару крутобокую хвать и мчишь петь, что твой школяр. Хотя иные школярами остаются всю жизнь, с этим Чичо согласится, да.

Добрался я до места, сомбрер на пол положил – монет, мол, жду, люди добрые! – и стал наигрывать. Да людей сегодня бродило совсем уж мало, а кто был, к стенам жались да смотрели глазами круглыми. Когда Балда притащился, прижимая к себе за талию одетую в футляр скрипку, я молвил:

– Народ сегодня пугливый. Разойдёмся по-хорошему?

– А что расходиться, пока никто не видит? – отвечал Балда и икнул. Уселся прямо на пол и начал тщательно настраивать да облизывать скрипку свою. Движения его были до перебора точными, как у всякого, кто под мухой ходит, и я прямо-таки заинтересовался:

– Это откуда ты таким красавцем пришёл?

– День рожденья у одного в коммуне, – Балда снова кивнул и уточнил: – Второй день. Давай с нами, я приглашаю, как отыграем!

– А что б и нет? Айда! Долго не сыграем, вода с небес вот-вот польётся.

Балда повеселел и запиликал суетливее. Облака кидались на Санта-Марию бесчисленными полчищами, ползли скрытно, над самой землёй. Храбрая Мария дырявила их, величаво выплывая из тумана; а облака прыгали и вновь скрывали её за собой. Рядом с нами постанавливались зрители-слушатели, и я, на них не глядя, гаркнул:

– Проходимте по делам! Не выступаем ещё!

Но остановившиеся молчали, как за гробом, и я – la cabeza vacía! [11] Пустая голова (исп) – только и поднял глаза. Как увидел их, так и подумал: ай, дурак, надо было сразу на предложение Балды бежать – бить теперь будут!

Прошлоразовые бисерные это пришли, и, судя по лбам сморщенным да губам в струну сжатым, пришли с намерениями угостить нас пудовыми кулаками. Но надежда не растаяла в воздухе туманном, и я воскликнул:

– Друзья!

Я толкнул ногой сидевшего блаженно в обнимочку со скрыпочкой Балтасара, он ошалело поднял глаза и протрезвел мгновенно; а я продолжал:

– Пришли, дабы обменяться песнями?

– Добрый вечер и тебе, музыкант, – сквозь зубья свои процедил один бисерный. – Ты соврал, и мы знаем это.

– Какого чёрта? – я разразился всей бранью, которую знал, руками размахивая и вознося их к небу. – Приходите в наш дом, insultais [12] Оскорбляете (исп.) , обижаете, а какие ваши доказательства?

– Мы были у градоначальника, – второй бросил, что монетой одарил.

– Это кто вас, малышатых, пустил? – продолжал я, в общем и целом ясно понимая, что место проиграно. Эх, вот и самое время ahogar las penas en vino [13] Залить горе (Дословно: «Утопить печали в вине») (исп.) , но разве ж я могу остановиться, когда меня вот-вот с моего родного места прогонят? Хоть натешусь всласть напоследок. – Или же сами рассказываете китайские сказки? [14] Дословный перевод contáis un cuento chino, что означает «рассказывать небылицы». Нас обвиняете, а сами, а?