Андрей Жеребнёв - Пожар Латинского проспекта. Часть 2

– …Ну, чего ты с танцев сбежал?.. Подожди – сейчас из зала выйду… Но ты позанимался хоть чуть-чуть?.. Надо, конечно, готовиться!.. Да – мы, допустим, можем и в школе заниматься, там у нас и музыка есть!.. Во вторник обсудим…

Я почти бежал домой, хотя сегодня никто там меня особо и не ждал, да и время вечерней поверки тёщи ещё не подошло. Прицепом же я нёс на глубине пакета «чекушку» – одиночество субботнего зимнего вечера (ведь декабрь уже наступил) коротать.

И, «прорисовавшись» на кухне участливо – прилежной физиономией, трезвой ещё харей, – и, затворив за собой дверь нашей комнаты, первую рюмку я налил за польскую сторону…

– Привэт, мой эвропейский дружисче!

– Здорово, мой славянский брат!

Только так, по народной дипломатии, мы друг друга и приветствовали.

Иностранец Томек носил очки с толстыми линзами и постоянно спадающие – не особо на чём им держаться было – джинсы. Длинные волосы были непременно взлохмачены на голове, и торчали в разные стороны из ушей. Европеец имел видавший виды «Фольксваген-пассат» (в бардачке ли, в дверях, или под ковриком которого можно было отыскать болтик любого диаметра или дюбель всякого размера) и троих детей от законной своей супруги – нашей соотечественницы и землячки.

На Ушакова он был приглашён, по своим каналам, Альвидасом (тоже ж теперь евросоюзником). Укладывать мраморные ступени на заднем балконе и центральном входе. Когда он управлялся, без сантиментов сбив мой камень по нижней каёмке, с балконом, я как раз закончил калым мангала «Мальборк».

– Мальборго, – знающе кивал Томек, – замок тевтонов.

– Мы же их вместе потом, в 1410 году, разбили, знаешь? Правда, наших смоленских витязей было лишь три полка, и все полегли. Я книгу читал: «Крестоносцы».

– Знамо, знамо… У нас в честь того сражения напиток есть – «Грюнвальдска битва»: килограмм дрожжей, четыре – сахара, десять литров воды поверх заливаешь. Когда выбродит и перегонишь – нелегко одолеть!

Братец ты мой славянский!

Одолев без труда задний балкон за два летних вечера, в следующий раз Томек был призван тёплой зимой клеить дорогущие мраморные ступени на крыльце самого что ни на есть центрального входа. Главного крыльца – парадного подъезда. Приспичило хозяину. Впрочем, я уже выходил каменной мозаикой на крыльцо, а, по словам Гриши: «Поляк ещё летом это положить был должен!» Но руки, за другими работами, у него не дошли, да и к лучшему – ноги строителей переносили на своих подошвах столько шпаклёвки, клея и строительной пыли, что теперь, пожалуй, ступени надо было бы уже перекладывать.

– Пива не хочцэ, пан? – весело кивал мне Томек на запенившуюся воду в бадье из-под краски, что он только залил.

– Спасибо! – тактично отказывался я. – У меня самого скоро чай поспеет.

Вода, в которой грел руки и куда окунал застывший камень, закипала в моём резиновом ведре с погруженным в него кипятильником: зимние условия кладки!

Я ещё и в помощь Томеку подписался – подсобником. Чтоб иметь для себя представление об укладке мрамора. Станок даже свой готов был предоставить – всё для друга! Но Томек, бесполезно попытавшись укротить уже изрядно «ушатанный» резкой камня агрегат, покачал головой:

– Нэ-э, в этой печи хлэба не спече!..

Как знаешь.

Вдвоём, вспоминая моменты общей истории («Да и добже, что тогда, в восемьдэсят пэрвом, Ярузельски власть забрал – было бы, как у Чехословакии»), мы уложили ступени за пару дней.

– А швы когда, Томек?

– Да по веснэ зафугую.

По-нашему!

Весной же он появился лишь на день, установив мраморную столешницу на барбекю, обошедшись здесь без моего, с Гришиной подачи, участия: «Лёха, не отвлекайся по мелочам».

– А ты, гляжу, упёртый малый, – подивился он, когда я в четвёртый раз потащил большущий каменный пласт к станку: «палуба» была в самом начале. – Я только одного такого мастэра видел – у себя, у Польше. Тот тоже мог один камень целый день молоточком лупать – тэрпенья бралось!

– А ты не хочешь подключиться? Деньги-то здесь я вбил хорошие – на двоих хватит!

Я всё ещё не терял надежды найти себе помощника.

Томек по-доброму усмехнулся.

– Я нэ перэживаю, что ты меня обманешь! Они, – он кивнул в сторону дома, – обоих нас кидануть могут.

Мне нечего было ему возразить.

– О! Отдэлочныки унывэрсалы! – отметил Томек вереницу среднеазиатских гастарбайтеров, проходящих мимо забора. – Звоню, курва, вчера утром по объявлэнию: «Отдэлочныки уныверсалы трэба?» – «Чё делать умэшь?» – «Ничего!» – «А чё звонишь?» – «А чё б ты объявлэний дурных не давал». Засмеялся. Спросил расценки на плитку, на обои: «Это дорого! Навэрно, дэйствитэльно отдэлочныков-унывэрсалов искать придётся».

Томек тоже жил с тёщей. По его словам получалось, из ума если не выжившей, то, скажем так – пожившей.

– Была хорошая квартира, у цэнтре – трёхкомнатная. «Голова у городе болит». Поменялись – на Светлогорск.

– Ого!

– На такую же, с доплатой. Море видно! Воздух свэжий. Мне езди каждый день – ладно. Ей – скучно! Город маленький. Ходить днём некуда! Поменялись обратно. Опять – на трёхкомнатную, опять – с доплатой.

– А откуда ты деньги, клещ, берёшь? Детей трое, жена, тёща, да ещё квартиры, как перчатки, меняешь – всё с доплатой.

– Работаю, – хмыкнул Томек. – У шесть утра уже встаю – привычка, кофэ выпил, сыгарэту скурил – и поехал!

Смолил он одну за одной.

В следующий раз мы повидались с Томеком уже летом…

Было облачное утро июльской субботы…

– Ты у меня тут всю жизнь отрабатывать будешь!..

…Плавно переходящее, впрочем, уже в день.

– Ну, где твой грёбаный поляк, Альвидас? Я что – из-за него свой выходной терять буду?!

Хозяин, всунув руки в карманы брюк спортивного костюма и перебрасывая из угла в угол рта зубочистку (верный, как заверял Гриша, признак, что он явно не в духе), стоял на верху крыльца – того самого…

Альвидас, кручинно свесив повинную голову и плешь на ней потирая, топтался внизу, в чертополохе. Между ними, на середине ступеней, скрестив руки на животе и пронзая незадачливого дизайнера стальным колючим взором, могучей фигурой обозначался Миша.

– Звони, давай, ещё раз!

Крякнув, Альвидас извлёк из кармана моднявых своих джинсов телефон.

– Томек!.. Томек, ты давай, это, подъезжай – правда! Приезжай – я серьёзно.

При всей своей прощелыжности – отдадим ему должное – Альвидас не был жалким трусом. А может даже, это у него был уже профессиональный подшёрсток – везде же так у него случалось…

Томек подъехал минут через двадцать. Дальше, за забором, события, по его рассказу, развивались так:

– Выходит вот этот громила: «Ты крыльцо делал?» – «Я». Вытаскивает пистолет: «Пошли!» Я чуть не обо…