Владимир Бутромеев - Земля и люди

Из Германии он потом и попал в Америку, стал инженером, фамилию Клеменков ему переиначили на Клеменсон (американцам, в большинстве своем не знающим русского языка, трудно выговаривать Клеменков), и писал бабке Клеменчихе письма, и, уже не помня хорошо свою фамилию, подписывал их «Клеменсон», и бабка долго сомневалась, он ли это, пока сын не прислал ей посылками крышу – хибара бабки Клеменчихи могла простоять сто лет, потому что после войны почти вся была обшита листовым железом от каких-то машин, бабка первая догадалась, как приспособить эти куски железа с заклепками, оставшиеся после немцев, но крыша текла, перекрыть ее было нечем, и вот когда сын прислал ей рулоны с кровельным материалом, ленту и гвозди, а соседи помогли накрыть эту диковинную крышу, тогда бабка и поверила, что да, Клеменсон из Лос-Анджелеса в самом деле ее сын, кто-нибудь чужой не пришлет тебе крышу, да еще с другого конца света (или с другого бока света, если смотреть по глобусу), из Америки.

Таким образом, Рясна, как я ее помню и знаю, находилась недалеко от Вуевского Хутора, на дороге, уходящей на запад и восток, по этой дороге можно идти в любую сторону, куда хочешь. В центре Рясны располагались Абшара и базарная площадь. Дорога протискивалась между ними. На восток она шла по улице, которая называлась Выгон. А на запад спускалась с крутого косогора и через речку Вербовку поднималась по Зареченской улице.

Улицы, продолжавшиеся проезжими дорогами, обычно назывались по направлению пути, как потом и вокзалы, заставы и постоялые дворы. Поэтому Зареченскую следовало бы назвать Могилёвской, а Выгон – Мстиславльской. Но в те времена, когда названия появлялись и оседали в памяти, ряснянцы никуда не ездили, наоборот, по воскресным дням люди со всего света съезжались к ним. Купить поросенка или продать за деньги какой-нибудь свой товар. И поэтому Зареченская улица осталась Зареченской – она уходила за речку Вербовку. А Выгон – Выгоном, по этой улице выгоняли пастись коров.

Дорога, продолжавшая Выгон, шла полями, между погорков – небольших, покатых горушек, и не только давала направление на Мстиславль и Москву, но и соединяла Рясну с материковой частью Мстиславльско-Смоленской равнины.

Поэтому при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что Рясна помещена не на холме, а на холме-полуострове. Воды – дождей и талых снегов – омывали его с двух сторон, превращая в клин, выступающий на запад. С одной стороны этот полуостров охватывала огромная ложбина, Костярня, по ней весной неслись мутные потоки воды, оставляя, словно Нил, даритель жизни древних египтян, слой плодородного ила, и летом здесь росла густая, высотою в пояс, трава.

С другой стороны полуостров огибала речка Вербовка, а между ней и впадавшим в нее Безымянным Ручьем тоже был полуостров, поменьше размером, словно прилепившийся к большему. На нем стоял высокий помещичий дом со стрельчатыми окнами, закругленными кверху.

В настоящем описании будет уделено большое внимание примечательным постройкам – где бы эти постройки ни находились. Так издавна принято в топографических описаниях, и я не стану нарушать эти традиции и отступать от уже сложившигося правила. Самым примечательным строением Рясны была халупа Стефки Ханевской, в которой она жила, после того как сбежала с хуторов. Примечательно уже само слово «халупа». То, что строилось или приспосабливалось для жилья, в Рясне делилось на три разряда: дома – на фундаменте из кирпича и цементного раствора, хаты – иной раз не хуже, чем дома, но обычно поменьше и без фундамента, с земляной завалиной, заменявшей фундамент, и хибары – жилье, собранное из разного материала: одна стена из бревен, другая из досок, утепленных соломой, и обмазанных глиной, третья еще из чего-нибудь – и все это, конечно же, без фундамента.

Халуп в Рясне, за исключением халупы Стефки Ханевской, в общем то и не осталось.

Халупы плели из ивовых прутьев, обмазывали глиной, пола и потолка у них не было, крышу тоже обмазывали глиной. Халупы не строили – их лепили. Поэтому позднее выражение «слепить халупу» иногда употребляют иронически, как бы в переносном смысле. Подсобрав деньжонок, прикупив загодя стройматериал, подрядив по сезону подешевле плотников, раскошелившись на кровельное железо, выхлопотав место на Выгоне, где и поровнее, и соседи позажиточнее, какой-нибудь житель Рясны ставил дом, похаживал вокруг него и говорил соседям и просто подошедшим позавидовать: «Вот, слепил себе халупу», – пряча довольную улыбку, прикидываясь простачком, но, зная, что, «слепив» такую «халупу», в простаках он уже не числится.

К тем временам, к которым относится это описание, Рясна выжила из халуп. Слово «халупа» в Рясне употреблялось с оттенком пренебрежения, а напрасно. Слово это происходит из самых знатных языков – древнеиндийского и древнегреческого, и обозначает не только «плетеный шалаш», но и «укрытие», «кров» в возвышенном, можно сказать, поэтическом смысле, и даже «ограда», и «защита».

История Стефки Ханевской подтверждает эти высокие значения.

Стефкина халупа стояла на самом неудобном склоне ряснянского холма-полуострова, обращенного к Костярне. Склон был таким крутым, что на нем невозможно поставить ни дом, ни хату, а только и оставалось, что прилепить к нему халупу. К тому же на красном глиняном склоне не задерживалась черная земля, накапливавшаяся на ровном месте, на нем не росла картошка, и поэтому Стефкина халупа стояла одна-одинешенька, не окруженная и не теснимая соседями, что всегда хорошо.

Это было самое древнее сооружение в Рясне. Кто-то когда-то соорудил ее здесь из тонких ивовых прутьев и глины, потом еще раз оплел ивовыми прутьями, обмазал толстым слоем глины, крышу несколько раз обжигал, раскладывая на ней огонь, ивовые прутья внутри стен истлели в труху, а сама халупа превратилась в глиняный горлач с пористыми, толстыми стенами, с маленькой печкой внутри, с кроватью, занимавшей четверть халупы, кровать тоже была вылеплена из глины, ее нельзя было подвинуть, как и ложе Одиссея и Пенелопы.

В этой удивительной халупе было тепло зимой, прохладно в летний зной; чтобы осветить ее, хватало маленькой лампадки, а в лунную ночь можно обойтись и без лампадки – маленькое окошко, застекленное кусочками стекол, среди которых попадались и цветные, оказалось такого размера и формы, что луна целиком вмещалось в него, как в специально приготовленную, подогнанную для нее раму, и лила свой завораживающий, колдовской, тягуче-сапфировый свет прямо в Стефкину халупу, обделяя на тот момент своим светом и Рясну, и весь спящий мир.