Владислав Белов - Несостоявшийся рассвет. Повесть

– Ты на ногу не наступай, Оладик, – тихо прошептала Валька на ухо. Она тоже была польщена восторгом взрослых и старательно помогала мне окончательно не отдавить ей ногу. Когда мы «станцевали» несколько песен, заскучавшая от внимания к нам взрослых, Светка позвала Вальку прогуляться возле дома.

На другой день лил дождь. Он начался ещё ночью и продолжался в течение всех наших занятий в школе. Последний урок пришёлся на чтение. Ирина Владимировна выразительно и чётко, по слогам называла написанное в Букваре какое-нибудь новое слово, а мы дружно повторяли за ней.

Я автоматически повторял со всеми давно известные мне слоги и слова, но неожиданно стал их плохо различать. Вместо слов одноклассников до меня стал доноситься какой-то слитный хор, а голос Ирины Владимировны зазвучал, как из большой бочки – невнятно и слитно. Я полез пальцем в отверстие уха, немного покрутил в нём, и звуки снова приобрели чёткость. На кончике пальца остался комочек зелёноватой слизи. Я вытер его носовым платком, но через некоторое время снова оглох. «Белов, ты ч го там крут ся, – кое-как различил я. – Вста…, … а… ста! – Смысла последних слов я не понял и продолжал сидеть. Тогда она подошла ко мне. – Ты не слышишь, о чём я прошу тебя, Владик? Я прошу встать», – уже громче сказала она. Я поднялся, успев одновременно прочистить пальцем снова скопившийся гной. Слух тут же восстановился, но Ирина Владимировна неожиданно замолчала и потом достаточно громко произнесла: «Садись, Белов. Передай маме, чтобы она зашла ко мне».

Конечно, дома я рассказал о случившемся. Но мы с матерью давно знали о моей болезни, из-за которой, в период её обострения, в слуховых проходах скапливался гной. В это время я и начинал плохо слышать, пока он не вытечет наружу. Ещё находясь в Евгащино, мать водила меня к местному лекарю, который за деньги взялся вылечить болезнь. Сделал он это довольно быстро. Набрал в пипетку воды и капнул в плохо слышащее ухо.

Не буду вдаваться в описание этого физического явления, связанного со свойством перфорированной (дырявой) слуховой перепонки и находящейся на её поверхности влитой капли воды, но, когда шарлатан спросил меня, лучше ли стало слышать, я утвердительно кивнул головой. И это, действительно, было так, но всего лишь на несколько минут. Обманщик знал о кратковременности эффекта и тут же стал требовать плату.

Удивлённая мать переспросила меня, тогда ещё пятилетнего ребенка, действительно ли я стал слышать лучше. Я снова, но уже неуверенно подтвердил, на что мужчина невозмутимо сказал: «Вот видишь, я его вылечил», – и ласково погладил меня по голове.

Помню, она заплакала от бессилия, не зная, что можно возразить против обыкновенного надувательства. Затем, как и договаривались, мать отдала накопленные ею деньги этому шарлатану. С тех пор мы не обращалась даже к врачам, хотя уже жили в Пятигорске, славившимся на всю страну своими здравницами. Но в этот раз, поняли мы, надо было обязательно идти в поликлинику.

Конечно, мать посетила Ирину Владимировну. Это было на перемене. И они, не спрашивая меня, решили, что я должен пересесть на первую парту. Учительница, в свою очередь, пообещала матери учесть мой физический недостаток. Их разговор происходил в присутствии некоторых одноклассников, и это обстоятельство сильно расстроило меня: «тайна» тугоухости, которую я тщательно скрывал от сверстников, стала известна всему классу! Теперь я стал опасаться, что «нормальные» одноклассники всегда будут иметь повод посмеяться надо мной, а ещё хуже, придумают какую-нибудь кличку. Опасение быть кем-то униженным из-за своего физического недостатка, с годами, незаметно сформировало во мне «комплекс неполноценности». И этот психический сдвиг не только повлиял на характер, но и определил всю мою дальнейшую судьбу.

Спустя месяц, на последнем уроке по арифметике, Ирина Владимировна объявила всему классу, что за выполнение домашних и классных заданий начнёт выставлять отметки. «Теперь всё будет по-другому, – сказала она. – Каждый ученик сможет увидеть, какую он заслужил оценку за выполненную им работу, а родители – узнать о вашей успеваемости в школе». Мы замерли от такой новости: было как-то страшновато, а, с другой стороны, хотелось увидеть в тетради или дневнике желанную оценку. Ну, положим, пятерку или четверку. О тройке или о двойке старались не думать.

Я о плохой оценке тоже не задумывался, так как читал лучше всех в классе, неплохо рисовал и умел считать устно до ста. Правда, я не любил работать со счётами. На палочках считать было легче, но я обходился пальцами: так было ещё удобнее.

Выполнение начавшейся классной работы показалось мне делом нетрудным. Ирина Владимировна писала на доске примеры по сложению и вычитанию простых чисел, а мы должны были переписывать их в свои тетради, но уже с правильными ответами. Решать примеры можно было, применяя палочки или счёты, которые имелись у каждого из нас. Я не стал применять арифметические устройства и, как всегда, обошёлся пальцами, заранее представляя большую красивую пятерку, выведенную Ириной Владимировной за свою работу.

В конце урока она собрала тетради, которые уложила ровной стопкой на учительском столе и показала в учебнике, какие примеры по арифметике следует выполнить дома. Прозвенел звонок. Толкая друг друга, мы поспешили покинуть класс.

Дело в том, что коридор, ведущий к выходу из школьного здания, был узким и длинным, а дверь, выходящая на улицу, хотя и распахивалась настежь, не вмещала всех желающих поскорее выбраться из школы. Из-за этого в начале учебного года мы надолго застревали в узком проходе, пропуская всех учащихся.

Пока мы ждали, у выхода образовывалась толпа из верзил седьмого класса, визжащих девчонок и застрявших между ними младшеклассников. Тут же стояла тетя Клава со шваброй. Она наводила порядок среди шумных и рвавшихся на улицу подростков. Иногда ей приходилось применять швабру против наиболее зарвавшихся «добрых молодцев» из старших классов, некоторые из которых умышленно создавали невиданную толчею. «Козлов!» – часто кричала она на долговязого парнишку, которому нравилось, упёршись в дверь обеими руками, никого не пропускать и при этом кричать благим матом, что ему наступили на ногу.

Но, как только швабра тёти Клавы приближалась к нему, он переставал жаловаться и резко проскакивал вперёд. Неожиданное освобождение дверного прохода приводило к куче-мале прямо на пороге выхода из школы, после чего слышались истошный смех самого Козлова да жалобные крики пострадавших девчонок и малолеток.

Но постепенно наш класс научился легко выбираться после окончания занятий на улицу. Всё было просто. Поскольку классная комната располагалась рядом с узким коридором, мы, как только заканчивался урок, старались быстрее выбраться из неё, чтобы бежать по ещё пустому коридору к выходу. Оказавшись, таким образом, первыми в школьном дворе, мы часто наблюдали оттуда за отчаянными попытками старшеклассников «вырваться на свободу», а, заодно, и за всеми проделками Козлова с его сообщниками.