Владислав Белов - Несостоявшийся рассвет. Повесть

Последнюю строфу на повторе подхватил весь стол.

Я очень любил эту песню, ещё живя с Сибири, и сразу представил картину тёмной и страшной в такую погоду дикой тайги. Тогда я ещё не понимал основного смысла спетого, не знал, кто такой Ермак, но я хорошо представлял те места и страх перед разбушевавшейся стихией.

Затем гости спели ещё несколько грустных и красивых народных песен, после которых один мужик, закрыв лицо ладонями и поставив локти на стол, заплакал. «Коленька, – стала гладить его по голове сидящая рядом женщина, видно, жена, – не надо». Все забеспокоились, зашумели, но гладившая мужа по голове женщина стала успокаивать их: «Это у него пройдет. Мать недавно похоронил». Последние слова она произнесла притихшему столу почти шёпотом, продолжая гладить по спине мужчину.

– Эй! Владик! – услышал я голос отчима. – Поставь-ка нам что-нибудь повеселее.

Я схватил первую попавшую пластинку, но вместо весёлой музыки полился торжественный и щемящий душу вальс «Амурские волны».

– Ладно, – крякнул отчим. – Наливай! – приказал он сам себе и достал из-под стола припасённую им большую бутыль самогона.

– Валя, – раздался голос уже пьяной матери, – иди, потанцуй с Владиком вальс, а мы посмотрим.

Валька, как бы нехотя, поднялась, польщенная просьбами и со стороны гостей.

– Что опять мне будешь на ногу наступать? – негромко спросила она.

– Ты только не быстро.

– Ладно. Давай руку, а вторую клади мне на талию. Ты что? Забыл, где она у меня? – спросила Валька, заметив, как я сразу засмущался, – Пора бы и запомнить, Оладик. Она взяла мою руку и приложила к себе.

– Держись крепче, дурачок, – прошипела партнёрша и с силой прижала мою ладонь своей рукой.

Мы опять, как и в первый раз, стали топтаться на месте, изображая танцующих. Пьяных гостей это очень умилило, и они наперебой начали хвалить нас. Я же изо всех сил старался не наступить Вальке на ногу. В конце концов, наступил и отодвинулся от неё. На этот раз она уже и сама стала побаиваться приближаться ко мне. Тем не менее, под аплодисменты застолья, мы закончили танцевать этот длинный вальс и выбежали в коридор: там слышались знакомые голоса соседских детей.

В коридоре из-за того, что ещё не было проведено электричество, было очень темно, и Валька потребовала подать ей руку, чтобы, как выразилась она, «не расшибить себе лбы». Так, держась друг за друга, мы добрались до выхода, где и столкнулись со Светкой, Витькой и долговязым парнем, которого я видел в день приезда новых жильцов.

С ним я ещё не успел познакомиться, поскольку тот учился во вторую смену. Звали его Толиком. Будучи взрослее нас с Витькой, он быстро нашёл общий язык с девчонками. Когда мы стали играть в прятки, новый сосед бесцеремонно прижимал их к стенам коридора, хватал рукой ниже пояса, оправдываясь тем, что у него это получается случайно, из-за темноты. В ответ Светка и Валька притворно визжали и обзывали его придурком.

Я быстро понял, что Светке и, особенно, Вальке такое обращение нравится, а пищат и жалуются они только для вида. Витька же стоял или просто ходил за ними, как лопух, не представляя, что ему следует делать в такой ситуации. После очередного притворного визга Вальки я незаметно направился к своей комнате, которая гудела от хохота взрослых. Немного расстроенный, тихо зашёл и был вынужден, как вкопанный, остановиться возле порога.

Оказывается, гости смеялись над выходкой матери, которую, я уверен, она бы никогда не сделала, не будучи сильно пьяной. Она изображала продавщицу. Со словами «Кому хорошей колбасы?» мать держала в руке чистую тарелку, на которой были уложены вывалившиеся из трусов мертвецки спавшего Гошки его гениталии. От увиденной сцены в комнате стояли смех и истошный стон пьяных гостей. Меня никто не заметил. Осторожно пятясь назад, я снова вышел в тёмный коридор.

Приближался Новый год. Начальство пообещала жителям «дать электрический свет в бараки к празднику». Уже были вкопаны деревянные столбы, натянуты провода и, поговаривали, что дело осталось за малым – подсоединить новую линию к электростанции. Но в самих бараках сделать проводку не успели. Стало ясно, что Новый год опять придётся встречать без электричества.

Когда до праздника оставалось несколько дней, отчим решил самостоятельно подсоединиться к натянутым мимо наших окон электрическим проводам. Всё уже знали, что они находятся под напряжением. Вечером, в канун Нового года, он принёс со стройки большую электрическую лампу с черным патроном, из которого выходили длинные изолированные провода. Своё сооружение он устроил в форточке коридорного окна, а идущие от патрона изолированные провода с загнутыми и оголёнными концами набросил на провода, натянутые на столбах. Оставалось только ввернуть лампу.

Когда стемнело, в коридоре барака столпились взрослые и дети, чтобы посмотреть, сможет ли Иван подключиться к электросети. Озабоченный отчим, по всей вероятности, переживающий за результат эксперимента, ещё раз осмотрел своё сооружение. И вот он ввернул лампу. Она вспыхнула очень ярким светом под наше громкое «Ура!» и мгновенно прогнала темноту из длинного барачного коридора. Привыкшие к полумраку керосиновых ламп, наши глаза восприняли электрический свет как чудо. Для собравшихся жильцов, особенно для детей, это был настоящий новогодний подарок. «Ай, да Иван! – хвалили его соседи. – Молодец!»

Но окончательно электричество провели по комнатам только спустя месяц. Наброшенное отчимом на токонесущие провода сооружение сняли сразу после Нового года и пригрозили наказать того, кто это сделал. Конечно, никто не выдал Данко, давшего на праздник свет людям!

Шло время. Весной нашей семье все-таки удалось перебраться из угловой комнаты барака в комнату №9. Из неё выехала семья, и отчим, подсуетившись, договорился с начальством о том, чтобы переселиться на освободившуюся площадь. Сама комната выходила окном на асфальтированную улицу, что вполне устраивало мать, и располагалась дверью ближе к выходу из барака. Последнее – имело значение, так как воду приходилось носить со двора, набирая её из колонки.

Но прежде чем перебраться на новое место, отчим затеял ремонт. Естественно, материалы тащил с работы. Раздобыв хорошую половую краску, он добавил туда, как любил потом хвастаться, яичный желток, для крепости и блеска. От этого покрытие пола получилось блестящим, гладким, и имело приятный светло-коричневый оттенок, напоминающий цвет паркета. Печку отчим сломал и сложил новую. Она имела большую духовку, которой мать потом никак не могла нарадоваться; мощную тягу, благодаря чему разведённый огонь разгорался сразу и весело; и, наконец – просторную чугунную плиту, быстро нагревающуюся после того, как растапливали печь. Но больше всего мне понравился рукомойник. Сделанный отчимом из оцинкованного железа его плоский бак вмещал полтора ведра, что позволяло нам не так часто носить воду со двора. Рукомойник имел белую эмалированную раковину с двумя углублениями для мыла. Под раковиной отчим смастерил тумбочку с дверцей, за которой стояло ведро для слива воды из рукомойника.