Карл Шифнер - Конфиденциальный разговор. Рассказы и повести

– Неужели? – смутился я.

– Мне-то лучше знать! Сколько вечеров, с твоего позволения, убила с ним!

– Подумать только. Да, ты права. Он довольно пассивен.

– Инертен! – подхватила Гизела, довольная, что с нею наконец-то соглашаются. – Я никогда не полюблю такого, как бы часто ты нас ни сталкивал.

– М-да. Я постараюсь найти для тебя хорошего человека, – смирился я с большой утратой. – Ты вполне достойна. Я сделаю это при первой же возможности. Как только пристрою куда-нибудь Олега.

– Пусть он уедет куда-нибудь! – заметно оживилась Гизела, и глаза её засияли восторгом. – И больше не возвращается до самого конца!.. Если он тебе так уж дорог, то пусть он уедет по-хорошему на какую-нибудь стройку – это по-прежнему модно. А на его место может приехать другой специалист, очень славный мужчина, – всё больше загоралась она. – И не надо ему, новому-то, особой внешней красоты – был бы благороден.

– Быстро ты, однако, порешила, с Олегом-то. Человек для тебя вроде бы и никто. Куда же я дену его? Жалко ведь, – с болью заметил я.

– Зато справедливо! – круто заключила Гизела.– В жизни именно так и бывает. Жалость здесь неуместна. Он найдет по себе.

– Легко сказать, – озабоченно мямлил я. – А для меня отказаться от Олега всё разно, что вынуть из себя часть души. По-моему, ты не научилась ценить доброе дело. Ты… неблагодарна. Я по ночам не сплю, о тебе пекусь.

– А ты спи, – большие глаза её хитро прищурились.– Никто тебя не принуждает писать. Есть же у тебя основная работа, которая тебя кормит. Вот и живи себе спокойно, и спи по ночам спокойно. Кто мешает? – в голосе её звучало явное издевательство.

– Ты! – сумрачно выдохнул я.– Ты мне не даёшь покоя. Ставишь мне особые условия. Ты неблагодарна, Гизела.

– Неблагодарна? – возмущённо всколыхнулась она в мою сторону. – А мой приход? А наша встреча? Разве это похоже на неблагодарность? Да если на то пошло, я могла бы и не прийти сюда. Ко многим ли таким, как ты, я хожу? А к тебе пришла… потому что не потеряла пока надежды, верю в тебя. Или ты хочешь подражать другим? Так, пожалуйста, штампуй себе серых героев. Только учти, я среди них толкаться не согласна!

– Извини, Гизела, – пошёл я на попятную. – Я и тут неправ.

– Почему я ко многим, успешно печатающимся, уже не хожу? Как ты думаешь?

– Ну, они, наверное, уже достигли зрелости и теперь не нуждаются в твоей помощи, – расcудил я.

– Вовсе нет, – резко вскинула она назад нависающие на лоб белые локоны. – Потому что они мало-мальски набили руку и теперь глухи, не слышат голоса своих героев. Они, эти поднаторевшие авторы, стряпают образы и сюжеты не из крови и плоти. Они лепят образы с моих многочисленных двойников.

– Каких еще двойников? – насторожился я.

Гизела снисходительно улыбнулась и пояснила:

– У меня уйма двойников. С помощью таких, как ты, в современной литературе расплодила уйма двойников – в разных романах, повестях, рассказах. Глухие авторы берут этих ДВОЙНИКОВ из книг и рисуют подобия.

– Из книг – да в книгу? – возмутился я.

– Да. И у тебя пока что получается то же самое. Мой настоящий, живой образ для тебя пока недосягаем. Он вообще редко кому удаётся, – с горечью сообщила Гизела.

– Видно, и мне уготована участь глухих, – уныло выдавил я. – Иногда мне кажется, что я рядом с большим собственным произведением. Но все время чего-то не хватает, чтобы дотянуться до него рукой.

– И не дотянешься, пока не посвятишь себя целиком делу. Ты должен сделать огромное душевное усилие. Ты должен возвыситься над собой – тогда ты станешь намного сильнее. Это называется – преодолеть самого себя, превзойти себя сегодняшнего, чтобы завтра ты стал немножечко другим. Это трудно – привести себя в особое состояние, но это возможно. Помнишь Рериха?.. «Через огонь мы все должны пройти, иначе и не будет возвращенья. Желать Огня, просить, чтоб он сжёг всё низменное, грязное, чужое, – таков закон Дороги возвращенья».

– Но как это сделать? – немедленно взмолился я.

– А ты подумай, – участливо сказала Гизела. – Ты не спеши, а хорошо подумай. Ты ещё молод. У тебя ещё есть время подумать. Тебе не поздно начать всё сначала. Только не ленись – от лени быстро дряхлеет душа, быстрее, чем тело. А одряхлеешь – пропадёшь.

– Да, конечно, – охотно киваю я. – Я всё заново передумаю. Я всё обдумаю, как ты мне советуешь.

– Только не отступайся от своей мечты, – внушительно заворковала она, – Конечно, бывают обманчивые мечты. Но это уже беда человека, а не вина. Человек не может не мечтать о том, о чём он мечтать хочет… Не отступайся от своей мечты. Ты можешь трудиться в поте лица и оставить что-то доброе людям – это в высшей степени разумно и благородно. Но вместе с тем ты должен что-то сделать и для своей мечты. Будет чертовски обидно, будет страшно, если ты ничего не сделаешь для своей мечты… Это просто трагедия – ничего не сделать для своей мечты… Тот, кто осуществляет свои мечты, живёт дважды: сначала короткий миг, затем – вечно.

– Гизела! – я подался навстречу ей.

– Я ухожу, мне пора, – она посмотрела на меня с нежностью.

– Зачем же ты уходишь в сторону пропасти – ты разобьёшься! – протянул я к ней руки.

– Не бойся за меня, – сказала она с грустью.– Иди и ты со мной. Проводи меня в море…

– Да как же, со скалы да прямо в море?! – меня охватил ужас.

– Не бойся, – зашептала она. – Иди за мной. Это так просто… Иди…

Скрестив на груди свои красивые, словно высеченные из камня, руки, она застыла в позе архаического создания, напоминая нефритовую статую, и медленно удалялась от моей скалы.

– Ги-зе-ла-а-а-а! – отчаянно закричал я, издав звук не громче слабого шёпота.

– Иди… иди, – звала она, уходя в море, соединяясь с ним, растворяясь в нём, превращаясь в сплошную зелёно-голубую прозрачность.

Едва Сергей переступил порог родного дома, как услышал:

– Мог бы и не являться.

Растерявшись, он так и остался стоять в дверях, переступая с ноги на ногу, покачиваясь. Красные, мутные глаза его сделали усилие глядеть трезво, но из этого ничего не вышло.

– Сегодня опять стояла в очереди, а Мишутку пришлось оставить одного. Папе ведь совсем некогда, – раздраженно добавила она.

Сказано это было женой так, что надо было немедленно пожалеть её, искупить вину хотя бы тем, чтобы посочувствовать ей. Но муж молчал, и она повторила:

– Два часа толклась возле прилавка.

– Машенька, – нежно вымолвил тогда Сергей, подойдя к ней, чтобы поцеловать.

– Отстань! – бросила она сердито и пошла на кухню. Он виновато поплёлся вслед. Не в состоянии держать равновесие, он то и дело глухо ударялся о коридорные стены, на кухне он перехватил из её рук большую зелёную кастрюлю и благополучно поставил её на плитку.