Нина Охард - Как потопить «Титаник»

– Дима, нужно поговорить с женой, неизвестно как она на это отреагирует.

Диме самому не хочется разговаривать с Оксаной, и он просит меня позвонить. Больше никому и ничего обсуждать не хочется, настроение испорчено, мы прощаемся и расходимся по домам.

Тяжелое предчувствие закрадывается в душу. Я медленно шагаю по обледенелому асфальту, низко склонив голову. Холодно. Идет снег. «Сколько Миша еще проживет? Максимум, дотянет до февраля», – думаю я и чувствую, как мокрые ресницы замерзают на холодном ветру. Мне хочется сесть на корточки и разрыдаться. «Почему он, почему не Игорь?! Почему это урод жив и здоров, а Миша умирает?». Несправедливость мироздания меня нисколько не удивляет, но каждый раз ударяясь об нее, я ощущаю нестерпимую боль. Сейчас мне нельзя рыдать, нужно успокоиться. Оксана не должна почувствовать мою слабость и мой страх.

Сжав в руке телефон, я стараюсь глубоко дышать, что бы успокоиться и выглядеть уверенной и решительной.

Набравшись мужества, я набираю номер и осторожно расспрашиваю, как у них дела. Оксана жалуется, что Миша не хочет делать снимки платно, а по страховке его записали только на ноябрь месяц. Я убеждаю ее не говорить правду и записаться платно и срочно. Она рассказывает, что Миша не может уже ходить, весит не больше сорока килограмм.

– Ты его не узнаешь, когда увидишь, – говорит она, и, подумав, добавляет, – Нина, ты не представляешь, как это тяжело видеть, как он умирает.

Она не плачет. Я стараюсь тоже говорить бодрым голосом, хотя чувствую, что в два ручья текут слезы.

– Оксана, мы тоже его очень любим, поверь, – говорю я, потому что просто не знаю, что еще сказать.

– Спасибо, Нина.

Мы прощаемся, я звоню Диме и объясняю ситуацию.

– Что ж они так все запустили? – недоумевает Дима.

Мне нечего сказать. Я вспоминаю слова гистолога – «пятнадцать процентов» и понимаю, что Миша в них не попал.

Компьютер пищит. Присылают письмо с графиком работ на ноябрь. На первую неделю поставлен Миша. Пока я в ужасе смотрю на экран, Дима присылает резкий ответ с требованием Мишу с дежурства снять. Неделя зависает в воздухе. Из-за того, что она попадает на школьные каникулы, никто не хочет дежурить. Я тоже отчаянно сопротивляюсь, у меня на эти дни другие планы. К моему великому удивлению, Игорь соглашается подежурить вместо Миши.

Темное октябрьское утро манит в сон, ленивый мозг не реагирует на кофе. Пальцы вяло стучат по клавишам, не желая работать. Компьютер пищит, сообщая о пришедшей почте, я смотрю на экран и чувствую леденящий холодок. Тема письма «Миша умер».

«Ты же это знала, знала», – говорю я себе, но не помогает.

Я вскакиваю и хожу кругами по комнате. Больно. Я чувствую себя свиньей. С этой работой, я совершенно забыла о нем. Компьютер начинает снова пищать. Игорь пишет в чат, требуя, чтобы я сделала свою часть работы. Я закусываю губу и делаю, сглатывая слезы. «Даже ожидаемая драма, часто застигает нас врасплох», – выдает мозг. Наверное, нужно это записать и придумать продолжение, но Игорь злится, что я работаю медленно, и стих так и остается обрывком.

Закончив работу, я звоню мужу и рассказываю. Он не сильно впечатлен случившимся. Как врач, работающий в диагностике онкологии, он сталкивается со смертью постоянно. Он слушает меня, молча, даже не пытаясь успокоить.

– Спорим, Игорь на похороны не пойдет? – говорит он.

Спорить бессмысленно, это же очевидно, что не пойдет.

Дима присылает приглашение на собрание, и я иду в офис.

Какая в этом году ранняя зима! Холодная поземка метет и кружит снежные хлопья. «Сейчас лучше чем в феврале, еще земля не промерзла», – думаю я.

В пятницу Мишу похоронят. Дима собирает деньги. Кроме инженеров, никто на собрание не пришел. Прожект менеджеры считают, что их это не касается, они не сдают деньги и не собираются на похороны. Все делают вид, что ничего не случилось, даже те, кто работал с Мишей на одном проекте. Игорь сдает деньги, но тоже отказывается идти на похороны. Дима шокирован и растерянно смотрит на меня.

– Я пойду, – отвечаю я на его немой вопрос.

Мне нужно еще сообщить французам.

Я пишу Анне-Гаелле в чат о смерти Миши. Она реагирует очень спокойно, фаршируя ответ нужным количеством ахов и охов.

Теперь я должна еще сказать Тьерри. Мне совершенно не хочется это делать.

– Мне следует сказать об этом Тьерри? – спрашиваю я у Анне-Гаелле.

– Я ему позвоню, – отвечает она.

Я понимаю, что, не красиво перекладывать этот разговор на нее, но смерть Миши – вовсе не та тема, на которую я бы хотела общаться. Я не сказала Тьерри о болезни, теперь совершенно незачем писать о смерти.

Пятница. Я отпрашиваюсь у Анне-Гаелле до двух, хотя понимаю, что вряд ли вернусь так рано.

Холодно. Мокрый снег кружится в воздухе. В маленькой часовне набилось слишком много народа. Дышать нечем. Несмотря на то, что Миша проработал в компании почти четыре года, на похороны пришли только я, Дима, Артем и Влад. Остальные присутствующие – родственники и коллеги по предыдущей работе.

Неожиданно я замечаю женщину в цветастом бордовом платке, которая громко всхлипывает и отчаянно трет глаза. «Господи, это же Ира!», – понимаю я и чувствую, как приступ тошноты вперемешку с ненавистью подступает к горлу. «Зачем ты ее позвал?», – шепчу я Диме. Он недоуменно жмет плечами, отвечая, что она пришла сама.

Я закусываю губу, потому что меня раздирает приступ гнева. Нецензурная брань рвется наружу, и только усилием воли мне удается заставить себя промолчать. За полтора года Мишиной болезни Ира ни разу не позвонила ему, не справилась о здоровье, за два месяца до смерти, больного исхудавшего, еле стоящего на ногах ругала за незначительную ошибку, вместо того, чтобы наказать прожект менеджера за безобразную организацию работы. Зато сейчас она чернее, чем вдова и в голос рыдает. Да уж, похоронить, конечно, легче чем уберечь.

Душно. У меня кружится голова, и я боюсь потерять сознание, поэтому пробираюсь поближе к выходу. Дима смотрит на меня удивленно, думая, что я собираюсь уйти.

Неожиданно служба прекращается и все затихают. «Ма-ма!», – раздается истошный детский крик. Несколько мужчин выносят смертельно бледную женщину на улицу. Кто-то пытается успокоить рыдающего мальчишку. Дверь открывают, и поток холодного воздуха врывается в помещение.

– Это его сын? – спрашивает Дима шепотом.

Я киваю головой.

– Не думал, что у него такой маленький ребенок, – бормочет Дима растерянно.

Я подхожу ближе к гробу и смотрю на Мишу. Он похож на мумию. Мне стыдно. Это ужасное состояние, когда ты вроде сделал все, что мог, но все равно чувствуешь себя виновным.

«Миша, прости меня, пожалуйста», – я шепчу жалкие оправдания, осознавая, что просто бросила его одного умирать. Я должна была ему помочь. Должна была звонить, поддерживать, заставлять делать капельницы. Я понимаю, что это ничего бы не изменило по сути, но мне все равно тяжело.