Лилу Деймон - Ниачом и абафсём. Сказки без названия

– Неизвестное пугает, – улыбнулся Иван Иванович. —К тому же, я соскучился по полетам. Так и крыльям недолго отсохнуть.

– Ну да, – кивнул волк, – а я высоты боюсь.

– Увидимся, – Иван Иванович погладил волка и расправил затекшие крылья.

– Если я когда-нибудь захочу снова идти с тобой, ты не прогонишь? – спросил волк.

– Ты знаешь, что нет.

Волк постоял немного, глядя, как крылья уносят Ивана Ивановича к новому городу, потом встряхнулся и побежал в лес. Ему было легко и немного грустно.

Иван Иванович летел навстречу неизвестному и почти не боялся. Привык.

11

Иван Иванович шел по степи, увлекаемый шаловливым перекати-поле. Изредка попадались низенькие деревья и одинокие, меланхолично жующие коровы. Иван Иванович присел на жесткую сухую траву и закурил, глядя на собирающиеся у горизонта облака.

– Будет гроза, – донеслось из-за дерева.

– Может быть, – ответил Иван Иванович.

– Угостите сигареткой пожалуйста, – попросил голос.

– Пожалуйста, – Иван Иванович достал из кармана пачку.

– Бросьте поближе. А то я выходить стесняюсь.

– Да ладно вам, – сказал Иван Иванович, – я разное видал.

– А вы в меня камнями бросаться не будете? Или еще чем похуже?

– Коровьей лепешкой? – поинтересовался Иван Иванович. – Не буду.

– Это хорошо.

Из-за дерева показались длинные острые рога, затем осторожно вылез их обладатель. Обычный мужик, только слегка заросший.

– Ну и чего тут стесняться? – спросил Иван Иванович. – Рога как рога. Вы женаты?

– Издеваетесь… – горько произнес мужик, – да кто ж за меня пойдет?

– Рога женитьбе не помеха, – усмехнулся Иван Иванович.

– Если бы к рогам имелся хвост или копыта, сошел бы за черта и жил в морских глубинах с себе подобными. А так что? Ни то ни сё. Везде чужой… И никак от них, поганых, не избавиться, никак! Отпилишь, наутро снова вырастают. Удавиться впору…

– Не надо давиться, – успокоил мужика Иван Иванович. – Раз есть рога, значит они нужны. Ничего просто так не бывает. У меня, например, крылья. Тоже, знаете ли, не совсем обычная вещь. И на спине не поспишь, зато если устали ноги, можно лететь.

– В принципе, – задумался мужик, закуривая сигарету, – рога как средство самообороны можно использовать. Если что, могу ими к стенке припереть. Живет тут на краю села девица одинокая, я у нее иногда кур ворую, с голоду чтобы не помереть, да и приятная она. Ноги сами ведут. Может, посвататься?

– Главное рогами ее сразу к стене не приперайте, – посоветовал Иван Иванович, – пусть сперва привыкнет.

– Что вы! – обиделся мужик. – Рогами только если чужой кто с нехорошим намереньем полезет. Спасибо вам за совет. Можно я в дорожку сигаретку еще возьму? До села путь не близкий.

– Не вопрос, – улыбнулся Иван Иванович. – Желаю удачи.

Мужик заложил сигарету за ухо и размашистой рысью побежал по степи.

– Как вас зовут? – крикнул ему вслед Иван Иванович. – А то неудобно, не познакомились.

– Народ Чубакаброй кличет, – через плечо кинул мужик, – а так я Федор Петрович.

– Приятно познакомиться.

Иван Иванович, устремился в самое сердце грозовой тучи.

Федор Петрович Чубакабра торопливо рвал в степи маки. Он надеялся, дождь не застанет его в пути.

Иван Иванович уговорил молнию не ударять в одиноко бегущий объект.

12

Иван Иванович остановился отдохнуть на берегу живописно заросшего кувшинками болотца. Вокруг было умиротворяюще тихо, лишь иногда сочный квак старой жабы или трепетание стрекозиных крыльев нарушали болотистый покой. Иван Иванович от нечего делать гадал на ромашке. Любит, не любит…

– Тихо ты! – услышал он скрипучий голос с кочки неподалеку. – Не любит! И не полюбит никогда…

Приглядевшись, Иван Иванович различил скукоженную фигуру болотного хмыря. В одной лапе хмырь держал сачок, другой почесывал пятку. Рожа его до глаз заросла похожей на мох бородой, череп же был абсолютно лыс и поблескивал в закатных лучах.

– Почему вы так решили? – поинтересовался Иван Иванович. – Разве меня нельзя полюбить?

– Насчет тебя не знаю, – проворчал хмырь, – а вот меня точно не полюбит.

– Значит, найдете ту, которая полюбит, – беспечно сказал Иван Иванович.

– А мне не надо, – насупился хмырь. – Мне достаточно, что каждое утро я срываю для нее свежие кувшинки и ловлю самых красивых стрекоз. Она смеется, плетет венок и отпускает стрекоз на волю. А я, затаившись в камышах, сижу, и мне хорошо. Просто от того, что она смеется… Знаешь, какой у нее смех? Как первый подснежник, как летящий пух одуванчика. А хвост! Каждая чешуйка ярче блеска солнечного луча в капле росы. Эх… А я…

Хмырь встал во весь свой небольшой рост и пригладил бороду. В изумрудных глазах сверкнули слезы.

– Нормальный мужик, я считаю, – пожал плечами Иван Иванович.

– Не пара я ей, – вздохнул хмырь. – Она самая красивая русалка на свете, ну как я ей о своих чувствах скажу? Ей, небось, морского царя подавай. На смех только поднимет…

– А вы пробовали? – спросил Иван Иванович.

– Ты что! – замахал на него хмырь. – Я заговорить с ней боюсь. Каждый раз, как вижу, язык отсыхает начисто. Да и не замечает она меня. Маскироваться хорошо умею.

– Слишком много вы за нее думаете, – сказал Иван Иванович. – А она тем временем, может, от любопытства изнывает. Кто дарит каждое утро цветы и стрекоз?

– Да ладно… – недоверчиво склонил голову хмырь.

– Будете дальше маскироваться, так и не узнаете.

– А была, не была! – воскликнул после недолгого раздумья хмырь. – Пойду прямо сейчас и все как на духу выложу! Только хлебну для храбрости. У тебя, кстати нет? Чего-нибудь покрепче…

– Есть, – Иван Иванович протянул хмырю фляжку, – только не увлекайся, иначе все дело испортишь.

– Ага, ага, – Хмырь присосался к фляжке, потом пригладил лысину и нырнул в болото.

Иван Иванович догадал на ромашке, вышло, что любит. Потом поднялся и пошел вперед, к горизонту.

На берегу прозрачной речки, любуясь звездами, сидели болотный хмырь и самая прекрасная на свете русалка. В лунном свете переливались серебром чешуйки хвоста и сверкала, словно отполированная, лысина. Стрекотали цикады.

13

Иван Иванович шел вдоль стоящих рядами деревянных заброшенных домов и думал о сиюминутной реальности всего сущего.

В одном из ветхих окон мелькнул свет.

– Любопытно, – пробормотал Иван Иванович. – Если допустить, что реально лишь то, что я вижу и сознаю, что вижу, то эта реальность ни для кого, кроме меня не существует. Или для зажегшего свет в окне реален лишь мир, освещенный внутри этого самого окна, а меня и всего остального нет.

– Хреновый из тебя филосов, – вторгся в запутавшиеся мысли звонкий детский голос.