Сергей Хабаров-Триль - Слабые люди

–щелк-

____

Запись 000053. 13.11.2024. 14:56

Вновь эта ванная. Ничего не изменилось. За кадром слышны рвотные потуги и удары в трехсекундном интервале. Затем неудачная попытка рассмеяться и еще один приступ рвоты. Звуки громко рычащего харканья. Тишина, но сразу же в кадре появляются ноги О.Н., движущиеся вправо. Еще пять минут тихо, после чего в кадре видно, что камеру взяли, отнесли по разнесенной комнате на балкон и поставили на подоконник.

"Глянь, какая красота!"

И впрямь– на улице очень ярко. Лучи дневного солнца отражаются от каждой поверхности: окна и крыши стоящих напротив домов, увенчанные трубами, машины, намытые до блеска ретивыми хозяевами, козырьки дворовых кафе и мясных лавочек. Из-за обилия света остальных деталей не разглядеть– блики.

"Только посмотри на эту игру красок… великолепно! Жаль, что я не могу это нарисовать. А когда-то, может быть, лет в пятнадцать, и пытался много раз, но бесплотно– все время выходило не то. Попытался рисовать виды своего города и осознал, насколько же они убоги. Вступив в брак с действительностью, вынужден идти по улицам, смотреть на серые бездушные дома с белыми окнами, за которыми прячутся блеклые шторы и тюли, потерявшие свой цвет. А там же и лица, такие же серые и бездушные, которые приходят к жизни, едва твой взгляд касается их, и исчезают в темноте помещения, в сумрачной темноте застывая вновь. Кто они– эти Жители? Может быть, всего лишь воры? Или, может, мираж? Потусторонние силы, поддерживающую иллюзорность наличия жизни? Или глюки системы? Черт с ним, не такая уж и важная деталь… Упс, прокол– за неважной деталью всегда следуют важные, а ты, движимый наваждением, пропускаешь и их. В итоге вся картина насмарку. Вышла мазня. Всем спасибо, занавес."

Долгая пауза, во время которой город продолжает жить.

–щелк-

____

Запись 000054. 15.11.2024. 22:48

Запись повреждена. Пятьдесят процентов видеоряда размыты и дефрагментированы, аудиодорожка в порядке на девяноста процентов. Среди визуальных осколков видно только лицо О.Н.– сидит за столом, вытянув руки. Лицо гладко выбрито, старые и новые шрамы застыли темнеющими полосами. Волосы пострижены до средней длины и зачесаны назад. Кожа свисала с щек, скул и челюсти– так он похож на собаку. Бассет, к примеру. Губы почернели и сморщились. Оба глаза распахнуты, очень явственно подергиваются. Но, едва О.Н. раскрыл рот, появился белый шум. Сквозь шипение изредка слышны неразборчивые обрывки слов. Спустя три минуты экран подернулся рябью и картинка восстановилась. В кадре было пусто.

"… верить всему? Не стоит. Однако…"

Голос затих, внезапно сменил тон и с четкостью диктора продолжил:

"… потрясли жителей Сан-Франциско! Специалисты заверяют, что жителям Европы не стоит бояться катаклизмов, однако все же советуют подготовиться, ибо траектория…"– помехи, – "Но повторяем, что это– лишь предположение! Специалисты ежеминутно наблюдают за траекторией, так что будьте спокойны– не факт, что прогноз сбуд…"– помехи.

Кадр "прыгнул" и нормализовался. О.Н. вновь сидел за столом, как ни в чем ни бывало.

"Возможно, я еще способен держать себя в узде. Это!.."– развел он руками, тут же пропавшими в разбитом паззле,– "Квартира одного представительного господина, который сдал ее мне на время своего отъезда в короткий отпуск. Сейчас он где-то там, в другой стране, а меня навещает его соседка– наблюдает, чтобы я ничего не стащил. Я ей не нравлюсь– говорит, что похож на маньяка. Я ей сказал, что она абсолютно права, и она убежала. Сегодня она еще не заходила. Надо сказать, желания столкнуть ее с лестницы у меня пока что не возникало. Наверное, это можно назвать успехом, правда?"

–щелк-

Запись не завершена. Часы пробили два. О.Н. все еще сидит за столом.

"Когда я сюда заселился, этот человек– хозяин, – сказал мне располагаться, как дома. Я не стал ему рассказывать, во что превращались мои предыдущие места ночевок, особенно во что я превратил собственную квартиру. Родители, наверное, уже спалили ее, чтобы никому не показывать, насколько же опустился их сын. Что удивительно– время идет, а они не звонят и не пишут, хотя телефон я взял с собой. Наверное, им действительно доставляет омерзение мысль, что я– их родной сын, столь непохожий на них, что одно мое существование омрачило их союз несмываемым позором, в то время как ничего особенного не менялось. Я жил в своей петле двадцать лет, как они хотели, но не добился ничего, о чем можно было бы упоминать здесь, в коротком черновике моей жизни, на повестку оказавшимся единственным оригинальным экземпляром. Если бы обо мне писали книгу, то ее назвали бы просто и лаконично: "Слабак". И была бы в этой книге всего одна страница с парой строк вроде "Жил в позоре и умер в позоре." или "Бестолочь, бестолочь", повторенная сто раз. В итоге бы эту книжку люди в шутку дарили друг другу вместо поздравительных открыток, потому что она была бы дешевле самой дешевой открытки. Неплохой такой предмет для минутных раздоров и шутливых подколок, но это– моя жизнь как есть. Так вот, что я пытаюсь сказать!"– хлопок в ладоши, – "Оказывается, я даже не знаю, каково это– чувствовать себя, как дома. "Чувствуй себя, как дома!"– говорят мне, а я в ответ: "А как? Как это сделать? Нужно повесить плакат? Или, может, поставить фото любимого на полку?!" Так у меня нет ни плаката, ни полки. И уж тем более– фотографии того, кого я бы любил, потому что… я же оставался один, а у одиночек не бывает чего-то подобного. Остались, возможно, пара снимков на самом телефоне, но они не имеют никакой ценности– ни как воспоминание, ни как напоминание, ни как повод к возвращению. Я слышал много определений слова "дом". "Дом там, где тебя любят."; "Дома там, где мама."; "Дом там, где тебе хорошо."– а если мне хорошо в стрип-клубе, это тоже дом? Нет. "Дом– это место, где ты можешь спать, ничего не боясь."– я в коробке в лесу могу спать, ничего не боясь, так что снова мимо. Но одно определение мне все же немножко по нраву, хоть и не обнадеживает."

Помедлив, О.Н. смахнул несуществующую пылинку со стола и печально посмотрел в камеру.

"Дом не там, где тебя ждут. Дом там, откуда не хочется уходить." Вся проблема заключается в том, что я нигде не хочу оставаться– мне хочется идти и идти как можно дальше. Не столько по самому миру, сколько по одной из его дорог в надежде, что она никогда не кончится. Места могут быть приятными– чистая правда, но они не вызывают у меня привязанности. Живя "у себя" в Сорске, на деле я жил просто "в Сорске", как жил бы в любом другом городе, выискивая у него плюсы, педалируя минусы. Сорск– город относительно небольшой, возможно, даже с несколько интересной узкому кругу лиц историей, но он никогда не был моим домом. Это был город, в котором я сам вынудил себя остаться. Обращаясь вниманием к городу побольше или даже мегаполису, я вижу совсем другую картину– к примеру, меньше зелени, больше стекла и камня, замотанного в гирляндах и неоновых лампах, усеянными через каждые пять шагов увеселительными заведениями, кафе, игровыми комнатами, магазинами одежды или еды. В такие моменты у нормального человека появляется желание иметь чемодан денег и личного носильщика, а у меня же возникает… чувство, будто я задыхаюсь от скуки. Вокруг столько всего, куда можно податься, что впору разорваться, но меня никуда не тянет. Я как бы стою в восьмиконечном перекрестке, не зная, вернуться ли мне прежней дорогой и просто попить чаю в кафе, или кинуться сломя голову в какой-нибудь "хард-рум", где меня изобьют за деньги на ринге, или метнуться в парк аттракционов и отбирать у детей билеты, чтобы покататься, или зайти во-он к тем девушкам в подвал, где у них стриптиз клуб– просрать все свои деньги и выйти с пухнущими мудями. Или пойти в галерею искусства. Или послушать симфонический оркестр. Или взять билет на экскурсию по небоскребу. Или просто прийти в подворотню к местным молодым алкашкам и выкурить с ними три пачки, чтобы они меня обобрали, пока я сплю. Я могу долго еще перечислять, но мне лень. В условиях большого города мне никуда не хочется идти, не хочется оставаться на месте. Вся эта беготня по странам, о которых я мечтал, теперь кажется бестолковой– я хочу дорогу. Всего лишь безлюдную, бесконечную дорогу. Чтобы дожди не размывали ее и засуха не вытягивала из меня все соки. Чтобы громоздкие фуры не рассекали туда-сюда, окатывая меня пыльными ветрами, а молодые, полные жизни люди не пялились на меня, замедляя ход своих фургончиков. Своего рода я хочу исчезнуть в своем собственном мире, где есть немножко еды и много чистой воды. Остальное… ну его, к черту."