Александра Михневич - Сквозь воду

И тут же – следом за этой сочной былинкой, маленьким и живым росточком – зазеленеет и зацветёт всё вокруг, вся земля покроется рощами и плодородными садами, наполнится белоснежной пеной душистой черёмухи и целомудренным яблоневым цветом, сиреневым и розовым благоуханием, пением жаворонков, скворцов и дроздов, и соловьиными трелями…

В воздухе веяло весной!

Не ранней и робкой, неуверенной в своих силах и легко сдающейся под напором колючей зимы – нет.

Витало обещание Весны – настоящей, юной и свежей, прекрасной и полной жизни Весны – любимицы Солнца. Той весны, которую с такой надеждой ждут люди!

Всеми любимой – и нужной всем.

Обед в столовке на Большом проспекте обошёлся в триста рублей и удался на славу. Борщ, запечённая картошка с куриной котлетой, ватрушка и сладкий чай. Нехилые порции – на тарелках размером с Австрийскую площадь неподалёку; только ватрушка – поменьше, обычная…

О! Вот и синематограф… Ну-ка, ну-ка, что у нас тут сейчас идёт…

Так. «Притяжение»… Ну, что, надо сходить.

Актёры, правда, ей пока не знакомы, и на супергероев – не то что бы очень похожи… на первый взгляд… Как бы не заскучать…

Из кино Яна вышла под большим впечатлением! Фильм, конечно – супер!! Кто бы что ни говорил! И в данный отрезок времени и жизни – вообще самое то!!!

Потому что – вот вам! – есть в нашей жизни, в нашем тысячелетии – настоящие мужчины! надёжные, романтичные; сильные-умные-добрые-порядочные и т. п.

Что-то хорошее, сильное и стабильное.

Пусть – инопланетное. Но ведь – вполне земное!

Не всех парней и принцев съел матриархат.

Слава Тебе, Господи!

Любовь есть, никуда никогда не денется! Потому что Любовь сильнее смерти.

Любовь – самый сильный магнит в мире! И половинки обязательно притянутся!

Яна вздохнула, глубоко-глубоко: а где её принц, когда уже они притянутся? А?

Посмотрела на солнце, клонившееся к раннему весеннему закату.

Постояла, подумала.

Решила, что стоянием здесь, посреди проспекта, вряд ли ускорит притяжение со своим Принцем. Зашла в магазин – купила батон, кусок «Российского» сыра в дырочку, чая в пакетиках, йогуртов в баночках и пачку овсяного печенья.

И пошла на лодку.

…Кажется, жизнь в яхт-клубе заканчивается на входе – сразу за шлагбаумом…

Ещё не успело совсем стемнеть, и на берег залива опустились серо-бурые сумерки. На заброшенный берег залива…

Самый заброшенный берег в этом мире.

Ещё с середины длинного-длинного бона Яна с ужасом увидела, что никакого «Князя…» здесь и в помине нет… Ой… А… Был же.

Ещё днём сегодня – был…

А теперь – нету.

Яна постояла, глядя перед собой на воду, сглотнула слюну. Вздохнула.

Обернулась в дикой растерянности…

И поняла, наконец, что просто ошиблась боном.

Надо было зайти на тот, что посредине, а она пошла на самый дальний в лагуне.

Уф… А вон – и лодка, под синим тентом… И иллюминаторы не светятся.

Значит, хозяева лодки ещё не вернулись. Но – зато лодка есть. Уже легче.

«Князь…» пришвартован не так, как обычно ставят в клубах яхты на прикол: к бону – кормой или носом.

«Князь…» вытянулся вдоль бона во весь свой длинный бок.

Но это потому, что ещё не сезон, других лодок совсем мало – их ещё просто не успели спустить на воду, и пока они на берегу, на зимовке.

И пока что рядом с «Князем…» покачиваются лишь два полицейских катера, да у соседних бонов – две-три лодки. А полисмены уже приходят иногда, готовят свои плав-средства к сезону.

В общем, ночлег есть, какой-никакой. Остальное – будет.

Ну, да, – неуверенно повторила она это вслух, стоя уже перед «Князем…»: вернулась на берег и зашла на нужный бон. – Только когда?..

И на ветру как-то холодно…

И снова поплелась на берег.

На берегу ветер был – или казался – поменьше.

Во всяком случае, можно спрятаться за какой-нибудь корабль…

Яна выбрала в качестве стены от ветра громадину поодаль: нечто неопределённое под огромным тентом. И это даже не тент – а баннер, наверное, самый огромный в мире.

Исполинских размеров старый баннер, накинутый сверху на большущий корабль или яхту и нависавший на оба борта; интересно, а накинул – тоже исполин?..

Старый, выцветший плакат – сколько лет он уже здесь, под дождями и ветрами, под солнцем и снегом…

Какая-то махровая реклама; интересно, каких дремучих годов…

Яна зашла с другой стороны: на неё смотрел огромный глаз.

В обрамлении чёрных ресниц.

Чёрный зрачок – и, кстати, видно, что весёлый.

Белок – со всеми натуральными прожилками.

А сам глаз – цвета морской волны… И почему-то не выцвел.

Яна зачем-то закряхтела, и рассмотрела глаз получше: интересно, а что он рекламировал? Такое глазище в полбаннера…

Да… Просто сюрреализм какой-то.

Забыв о ветре, Яна решила пройтись ещё.

Вдруг – ещё что интересного увидит…

«… ложите ваши … в … учение …», – призывал плакат на соседнем кораблике.

Яна задумалась: ложите – это вложите, это ясно.

А вот – … учение …

Мучение?

Обучение.

Обручение!!!

Да… А – что именно – вложить?

Всё вложить, всё что есть, вложиться полностью…

Да вложилась уже, вся полностью.

И выложилась – аж вывернулась наизнанку.

Что, ещё что-то нужно? Или может уже хватит надо мной издеваться. Господи.

Яна вышла на центральную аллею – главную дорогу в клубе.

Сквозная дорога, от шлагбаума через весь клуб, до самого берега моря…

Обычная грунтовка, две машины могут разъехаться. А три – уже нет.

От главной дороги перпендикулярно расходились такие же дороги, только поменьше – как маленькие улочки.

И куда ни посмотри – везде корабли, всевозможных размеров и конфигураций, укутанные тентами (новые яхты и мини-лайнеры) и укрытые старыми баннерами (все остальные).

И почти со всех завязок внизу тентов свисают двухлитровые пластиковые бутылки с водой: грузики, чтобы тент меньше задирался на ветру.

Уже давно совсем стемнело.

Появилась луна: она словно неслась по коричневому небу, то уворачиваясь, то неистово продираясь сквозь серую вату рваных облаков, и разве что локтями не расталкивалась.

В лунном свете открылась полная картина самого заброшенного берега в мире.

Сотни спящих кораблей, законсервированных на зиму и поднятых в конце осени клубным краном на берег, каждый на своё привычное место…

Кругом – прошлогодняя трава, торчащая тёмно-бурыми пучками среди жухлых листьев и обломанных сучьев, гниющие под дождями доски, пустые канистры и пластиковые бутылки, а вот старый железный шкаф, запертый хозяином на амбарный замок – врос ножками в землю, и так и стоит под открытым небом, посреди полянки.

И – безмолвные корабли, безжизненные, бескровные – перед консервацией из них выкачали всю солярку, слили всю воду, чтобы жидкость, замерзая-оттаивая, не разорвала корпус.