Петр Никитин - Коромысла и толкунчики. До этого были «Я и зелёные стрекозы»

Некоторое время я смотрел на эту бумажку, а потом подошел к ней, и с обличающей речью, поднял и бросил её в урну.

– Я убираю твою грязь туда где будет гнить твой труп! – мой голос был похож на рёв бешенного ежа. Он был писклявый и бессвязный. Люди верят такому блаженному голосу, я это знал, и этим пользовался – Будет твой труп среди падали гнить, а в глазах поселяться мухи. А во рту поселяться черви. Бумажку с твоей едой, взад уже не вернуть, и не съесть вспять каравай. Впрочем, у тебя есть выбор кто будет гнить. Можешь обойтись малой долей!

Мои слова задели присутствующих, женщина в ужасе, ладошкой прикрыла свои губы. Словно в лихорадке я схватил канистру и ринулся в темноту. К дому мне приспичило двигать пешком.

Произведённого эффекта мне было мало, мне захотелось ещё больнее ужалить запуганную женщину, или любую другую жертву, на которое укажет молчаливое общество – Не отдавайте свои вещи чужим людям – кричал я уже из темноты – Чужие люди знают, что можно сделать с личной вещью, особенно если это бумага, и содержит ваш пот и слюну. Присмотритесь к этой урне, привыкайте думать о ней!

Это было опрометчивое решение, бросить такси и ринуться пешком. Если бы меня повезло такси, то дома безусловно нашлись бы деньги для оплаты. Или зарядка для смартфона, открывавшая почти безграничный банковский кредит. Таксисты в Саблино добродушные, можно было договориться, например, ещё и заехать в магазин за снедью.

Но было поздно что-то менять, упорно, словно мой путь лежал в чудесную страну, я шёл, не разбирая дороги, стремясь сократить путь, срезая по летним тропинкам, которые теперь скрывались под сугробами.

Бесконечная масса студеного воздуха, мириады незамутненных солнечным светом звёзд и созвездий, чёрная невесомость вакуума всё говорило об одном – закончился солнечный годовой цикл, а следующий не успел начаться. И пускай это всего лишь определённый этап раскрутки спирального тысячелетнего календаря, в эти дни солнце не может растопить даже самую хрупкую снежинку и, следовательно, не имеет власти.

Память человека, работает отлично, чаще без сбоев, да так эффективно что даже сложно понять: принципы по которой храниться информация в нашем теле, принципы по которой информация обрабатывается в нашем подсознании и принципы по которой обработанная информация вкидывается в сознание. И человек такой бьёт себя ладонью по лбу, и декламирует стихи Александра Блока. Нет! Я пошутил, он восклицает:

– Ту ты ти! Ту ты ти! Нам с тобою по пути! Тыква, угорь и сморчок, прыгай с полу на крючок!

– Ту ты ти! Ту ты ти! Нам с тобою по пути! В тыкве, угорь, на крючок нанизал второй сморчок.

Он декламирует громко, с выражением, а ему отвечают.

– Молодой человек, Вы уже перетянули своё время, вам давно пора закончить презентацию!

И он в ужасе осознаёт себя находящемся в обширном зале, среди пузатых, застёгнутых на все пуговицы людей.

Сходите поплачьте – говорят ему – Сходите! У нас замечательная дамская комната, для плача и стенаний самое идеальное место. Поплачьте, а потом возвращайтесь мы Вас ждём!

И человек идёт в дамскую комнату, и его там встречают: тёмные стены, биде, фаянсовая ваза, раковина, фен, и нежные, мягкие с душистой отдушкой салфетки.

И он знает, что когда придётся высморкаться, то салфетки, кроме густых слёз, вытянут из его ноздрей, остатки социального ужаса, и он вернётся в зал заседаний, обновлённый, солидный, что-нибудь пошутит, чтобы успокоить людей, и закончит свою презентацию так, как и было задумано.

И никто не узнает, что в этот день в нем умирает бунтарь, что он ломает свое сердце, и становиться чиновником. И что он готов служить начальствующим в «Отделе защиты городской среды» – Министерства природных ресурсов.

Моя память работает, так же, по стандартной модели. Когда я оказываюсь в чужеродном окружении, она предоставляет картинки, с аналогичными ситуациями из прошлого. Возможно это когда-нибудь спасёт мне жизнь.

А пока, моя кровь отправлена алкоголем, мне вся жизнь видится в виде ниточки, на которую нанизаны одинаковые бусины, и каждая бусина, это законченная бытовая ситуация. Сегодня бытовую ситуацию, я могу разбить на более мелкие бусины: глоток, внутренний разговор, глотки, глотки, беспамятство, холодная вода, яркий свет, пробуждение, осмысливание, ожидание возможного возмездия или возможной награды.

Сегодня мне кажется, что все эти бусины, закручены в спираль и тянуться к небу, подчиняясь циклам Кондратьева, закономерностям Сорокина из прошлого в будущее. Но я отравлен, и мне не сформулировать те важные детали, из которых выходит знание почему Питирим и Николай дарят надежду и интеллектуальное тепло о моем будущем и будущем всей нашей, хлопнутой пыльным мешком гражданской войны и международной торговли цивилизации.

Вместо социологических подчинённых влиянию Солнца выкладок мне вспоминаются стихи, и не Николая Гумилева, он офицер монархист, достанет пистолет и пристрелит меня как подзаборную кикимору, мне вспоминается Александр Блок.

Ледяная глыба. Ледяная глыба. Ту ты та! Ту ты та!

Где-то в глубине души, мне хотелось найти приключение, изменить судьбу, и завтра проснуться счастливым. Но я шёл по выбранному направлению и не делал физических попыток свернуть в сторону. То, что меня ждёт дома: радость собаки, ворчание матери, телевизионные слова протекающие сквозь деревянные стены, – всё было знакомо, повторялось десятки раз, и никогда не приносило душевного облегчения. А здесь, пока я в дороге, под тёмным, почти чёрным небом, покрытом мириадами мерцающих звёзд, может произойти всё что угодно, всё то, что становиться материальным сначала во сне, а потом наяву.

Небо, позвало пойти меня пешком, и давало надежду на скорейшее чудо. Небо в Санкт Петербурге, расчерченное прожекторами, телебашней, небоскрёбом, заводскими трубами словно грязное фонарное стекло, не привлекает к себе внимание, оно проигрывает в глубине невским волнам, невской мелкой ряби, мостам и огням отражение которых, невская мелкая рябь размножает до бесконечности.

Здесь в Саблино, небо было настолько близким, прозрачным, ярким что мне захотелось сфотографироваться с ним. Сделать селфи я и небо.

Селфи, себяшечка, как считала одна моя знакомая по имени Суламифь, может быть и степенью трагического одиночества, и признаком абсолютной самодостаточности личности. Я не видел ни одной её себяшечки, в любой точке земного шара, в разных, даже в соблазнительных ситуациях, она маниакально просила себя сфотографировать, обращалась за помощью исключительно к миловидным девушкам. Она смущала их знойным взглядом, случайными прикосновениями и запахом тмина. Ей нравилось смотреть, как легкое воздушное создание в ответ щурит глаз над объективом, и застенчиво хмурит лобик. От Суламифь ни одной фотографии, не утекло в сеть, возможно она их и не сохраняла, ей изображения были не нужны, скорее она любила играть и смущать невинных незнакомок.