Петр Никитин - Коромысла и толкунчики. До этого были «Я и зелёные стрекозы»

Любая система переживает момент времени, после которого она начинает разрушаться. Можно разрушаться, и разрушением создавать, давать развитие новой системе. Можно разрушаться, и своим разрушением дать развитие уже существующим окружающим системам. Можно разрушаясь разрушить и себя другие, посторонние системы. Моим желанием был только один сценарий развития ситуации. Моё существование должно сохраниться, и никоим образом не влиять на никакие посторонние процессы.

Я первым обнаружил Заморыша. Он так и остался рассеянным малышом, погруженным в свои грёзы. Моё присутствие, никоим образом не прервало его занятий. Он сидел на скирде гнилой соломы и смотрел в небо. Он был без одежд, его печальное прозрачное лицо и бледное худое тело просвечивало насквозь. Лишь некоторые участки тела – губы, нос, внутренние органы, ступни ног, колени, локти, кисти рук, плечи, шея, глаза сохраняли мутную, бледную, телесную плотность. И только один малый участок груди, в том месте где в неё входит шея был кроваво-красным, тёплым, человеческим, живым.

Возможная встреча с Заморышем должна была произойти в другой обстановке. В зарытом месте. Где должны были быть чёрные стены и белое пространство между ними. Только при таком окружении, когда нет, любых, приводящих меня в бешенство факторов наше общение может пройти на равных. Без оскорблений с моей стороны, и без рабской улыбки и смятения с его.

Но произошло то, что и должно было быть, в том месте, и в то время где это только имело возможность произойти.

Голубой снег плотным покрывалом застелил крыши, дорожки, огородные грядки. На ветвях садовых деревьев застыла бахрома крупнозернистого инея. В мерцании звёзд ледяной воздух казался абсолютно стерильным и по квантовым свойствам напоминал вакуум.

Оживлял картинку только звук, пробивавшийся сквозь окна деревянного дома. Надрывался телевизор и мне показалось, что многие фразы, сказанные диктором, могли быть весьма полезными для моего возможного развития.

– Привет Заморыш! – проговорил я, и понял, что сказал это вслух. Здесь, около Луки, моё существование налилось, физической силой, у меня появились человеческие ощущения, и слабые контуры тела. Он молчал, и это молчание разозлило меня, и заставило закричать:

– Заморыш! Убогий Урод, наконец-то я нашёл тебя. Теперь ты ответишь за всё! За мокрые штаны, за мастику, за ветхие фотографии, за дубаносую лодку! За Васильевский остров!

– Ты сказал: «Заморыш» – проговорил он – Откуда ты знаешь это слово?

– А как тебя ещё называть? Ветошью? Падалью?

– Ветошь – это потрепанная тряпка. Её используют для лечения стальных двигателей – сказал он- так мы шутя называли собаку на Белом море на острове Среднем. Шерсть у той собачки свалялась и колтуны висели как тряпочки. Падаль, это разложившееся плоть мёртвых животных. Разложение вызывают бактерии. Падаль довольно питательная пища. Животные любят есть падаль. Правильно приготовленная гнилая селёдка и квашенные моржовые ласты, были деликатесом для северных народов. На том же острове Среднем, для демонстрации питательности, была приготовлена квашенная селёдка. Её сквасили в морском прибое и после дегустации нежно называли «падалью».

– Заморыш хватит! Перестань! – закричал я. Мне стало понятно, к чему он клонит. Но он не остановился.

– Заморыш – это имя хромой курицы, которую истерзали и покалечили чёрная и рыжея собака.

– Нет! – я попытался закричал, и мне удалось усилить громкость звуковых волн – Заморыш ты! Заморыш ты! Заморыш ты!

– Я выхаживал эту курицу. Мне было её безумно жаль. Она жила только благодаря тому, что я её кормил отдельно от куриного социума. Так бы её заклевали.

– Заморыш! Заморыш! – упоённо прокричал я

Но он потерял ко мне интерес. И стал для меня едва заметен. Я видел только теплый огонёк в его груди.

Прошло довольно много времени, прежде чем мне удалось успокоиться и сформулировать нейтральную фразу:

– Ты цифровая пустая система! – сказала я – Нелепая голограмма, рассчитанная на иллюзию существования. Все твои эмоции, это лишь база данных, учебная выборка, для анализа высших существ.

– Я погляжу ты увлечён цифрами и мёртвой семантикой – сказал он – Ты словно ёж. Но все твои иглы, направлены внутрь, а должны быть наружу.

Его слова, были маленькой кнопкой, взорвавшей моё существование. В бешенстве, я готов был исчезнуть, но ещё раз проучить этого нелепого малыша.

– Заморыш! Заморыш! – мне удалось крикнуть настоящим голосом, да так громко, что на него среагировали окрестные собаки, послышался заливистый лай.

– Попробуй вспомнить как меня зовут – сказал Заморыш – Тебе станет легче.

– Ты мне указываешь? Ты, ничтожное множество, смеешь мне указывать? И ещё давать советы? – большего унижения моя структура вынести не могла. Во мне клокотала злоба, жестокость, агрессия. Мне требовалось совсем немного веса и плотности чтобы свернуть этому слабому, примитивному рабу подбородок и переломать рёбра.

– Я боюсь лошадей – спокойно сказал Заморыш – Ты знал, что я боюсь лошадей? Ты можешь вспомнить этот факт?

Я немного растерялся. И свою растерянность я захотел использовать во благо. Пока Заморыш меня жалеет я соберусь с силами и убью его. Это моя цель, мне необходимо разрушить его телесную и духовную систему.

– Я боюсь лошадей – продолжал он – Это не панический страх, это не детская травма, я их боюсь слегка, и воспринимаю свою боязнь как чудачество, как проявление кризиса среднего возраста. Если ты сейчас е вспомнишь моё имя, то ты исчезнешь. Я бы хотел, чтобы перед исчезновением ты, Антип, проанализировал этот странный факт – я боюсь лошадей.

– Антип?! – я продолжал копить силы для удара. Но это не помешало мне удивиться, когда я услышал это имя- Меня зовут Антип?

Заморыш повернул голову и впервые пристально посмотрел на меня. Под его взглядом, я почувствовал, как у меня сформировались и открылись глаза.

– Я не помню – сказал он – Мне стало душно, и я вышел на свежий воздух. Сейчас я отдышусь и попробую вспомнить твоё имя.

Когда я посмотрел на него при помощи глаз, я заметил, что тёплая область его тела увеличилась, и вообще он стал более плотным, насквозь просматривалась не более половины его оболочки.

– В смысле вышел? Куда вышел? – сказал я – Разве здесь можно куда-нибудь выйти?

– Не знаю. – сказал он и замолчал.

Заморыш в очередной раз потерял ко мне интерес. Наша встреча, ничего для него не значила, а у меня не было воли, ни уйти прочь, ни проломить его ненавистный череп. Установившееся тишина, это начало медленного, но верного моего уничтожения.

– Это тебя зовут Антип? – тихо проговорил я

– Нет

– Врёшь! – закричал я, и мне снова ответили собаки – Тебя зовут Антип! А меня зовут Пётр.