Андрей А. Сорокин - «А дом наш и всех, живущих в нем, сохрани…». Роман

Бабка Окся и молитвы читать его научила. Книг у неё никаких, только Псалтырь в ситцевой обложке, зачитанная до дыр, её Нестор и читал. Библиотека в селе маленькая, да и та наполовину из нечитанных книг про историю компартии. В школу он перестал ходить после смерти матери. Да и некуда уже было. Девятый класс он отучился в соседнем селе. А дальше надо в район ехать, либо в училище поступать, либо в десятый класс в интернате. Детей на заимке кроме него не было, поэтому председатель распорядился за ним «козла» гонять, а потом на Нестора солярки стало не хватать. Приходилось частенько пешком ходить. Часа три пешком чапал в один конец. А потом отца в сельсовет вызвали, сказали: «Мил человек, либо переезжай, либо твой пацан неучёный будет. Денег нет, чтоб его одного в район возить». Отец почесал в затылке и решил, что дальше сам Нестора Михайловича всему научит. А чему научить не сможет, значит, так тому и быть. На всё воля Божья.

Деревушка посреди тайги последние дни отживала. Этому леспромхоз способствовал – своим работу не давал, на лесозаготовки в автобусах привозили зеков. Узники люди были мирные. Отец рассказывал, что возят не злых, только тех, у кого статья шальная, или тем, кому недолго мучиться в тюрьме осталось. Мол, эти не сбегут, куда бежать, если полгода поработать осталось. Сбежишь, заартачишься – себе дороже, срок такой намотают, что до смерти сидеть будешь, а то и на рудники отправят. А там – хоть и осталось тебе полгода – точно сгинешь. Разговаривать с заключенными не запрещалось. У кого деньги были, они и в сельпо за хлебом заходили. А сердобольные бабы им, бывало, и кусок сала, и папирос пачку всучат. Хоть и преступники, а жалко мужиков. Лица серые, худые все, под глазами мешки чёрные, курят, будто в последний раз, жадно, долго затягиваясь. Нестор с ними даже разговаривал пару раз – неохотно говорят, все больше усмехаются и молчат.

От такого соседства и от голодухи постепенно люди съезжать стали. Кому охота жить среди бандитов, хоть и подконвойных? Сначала Подлесных уехали, потом Тимофеевы наладились, потом Анпиловы решили, что детей учить пора в городе, потом Волгины по дворам пошли. В деревне жила такая традиция – все, кто уезжает, по дворам «за вспомоществованием» ходят. Соседи уезжающим помогали последним. Им путь неблизкий, а остающимся всё легче – тайга прокормит.

К тому моменту, когда Нестор уходил, в деревне уже никого не осталось. И отец Богу душу отдал, и дядька Сидор и бабушка Ксения. Уж на что крепкая старуха, да и она не вечной оказалась. Нестор стариков похоронил всех. А потом и жить стало невмоготу. Сначала леспромхозовские приезжали уговаривали его переехать, работу на заготовках предлагали, да он разве для того на свет появился, чтобы в тюрьме работать? Лучше Богу послужить – отец говорил, дело это важное, хоть в соборном храме, хоть в тайге дремучей. Постепенно стал Нестор уходить в тайгу скит свой строить – не хотелось ему в деревне оставаться. Что чужим скарбом дышать? Целый год по тайге дорожки оттаптывал, а когда всё приготовил, нацепил ошейник на Дикого, перекрестился, образа по избам собрал, икону отцовскую в холстину завернул, пожитки замотал, какие были, испек краюху хлеба в печи и ушёл в тайгу.

Но и там его нашли егеря. Привезли проверяющих из райцентра. Вот охота им было в тайгу лезть? Совестливые попались, раз есть вверенный им участок, значит, надо проверить. Проверили пару раз, ничего плохого не нашли.

«Ты только не шали здесь, монах, – сказал усатый мужик с папкой под мышкой. – Живи потихоньку, скажем, что сгинул ты, чтоб не ездить к тебе в такую даль. Сиди, носа не высовывай, а то быстро определим тебя в зону деревья шкурить». Нестор только улыбнулся, с Богом он – чего ему зоны бояться. Вы ведь только вид важный напускаете, а сами давно уже в зоне живете, только думаете, что на свободе.

В скиту Нестор только и почувствовал себя свободным. С Диким, псом своим, да с Богом разговаривал. Раньше даже не подозревал, что так жить можно. Сначала боялся – как и что. Где воду брать будет? Оказалось, что в жару ему и утренней росы достаточно, а когда нужно – дождя подсоберёт. Удивительно, как может жить человек в гармонии с природой, если в согласии с ней живет! Питался тем, что найдет в лесу. Ягод было полно, муку научился из подсушенных корешков молоть. Один монах – много ли ему надо? Ежевечерне Нестор Спасу о своей жизни рассказывал. Буквально садился перед иконой и разговаривал, как со старым другом. «Я, Спасе, сегодня на заимку ходил, прости, что долго. Кое—что из скарба все же собрал. Ну не пропадать же добру. Вот – бабушки Матрёны дом, совсем развалился, одни полешки гнилые, а погреб – почти как новенький. Смотри, грибочков там нашёл сушёных. Знаю—знаю, им уже лет десять, ну и что? Своих всегда насушить успею, а Матрёнины кто есть будет? Зря что ли старуха их по лесу собирала?». Этот Спас, отец рассказывал, их семейным образом был. Скитался он со всей семьей, чуть не полмира объехал. Отец если о нем говорить начинал, сразу останавливался. «Не нужно тебе этого, Несторко, знать. Времена нынче советские, мало ли что». Спаса отец прятал, сначала в шкафу верхнюю полку двойную сделал, а потом и вовсе бабушке Оксе отнёс – «У нее целее будет!». Бабушка Окся Спаса Нестору и отдала. Перед самой смертью. Говорит: «Единственное ваше достояние, Несторушка, береги. Как Спаса не станет и нам всем конец!».

Пожалуй, эта закопчённая доска и была единственной ниткой, что Нестора связывала со всеми его предками. Он вечерами в избе сидел, буржуйку топил и вглядывался в глаза. Живые они! Иногда с одобрением на Нестора смотрели, а иногда с укоризной.

Зима разыгралась в тот год морозная. Нестор днями носа из избы не показывал. Если уж совсем нужно, выходил на двор. Ему главное, чтобы тропинку к оврагу не затянуло. У избы с одной стороны стена лесная, с другой – овраг крутой. Снег навалило по самую крышу. А тропинка для Нестора коридором была. Пёс его, Дикой, временами выть начинал. Тоскливо ему было очень. У Нестора хоть Спас есть, а Дикой что? На улице белок не погоняешь – в снегу завязнешь. Успокаивал он животинку, как мог.

Однажды ночью в тревоге проснулся. Дикой по избе мечется, воет, скулит, когтями дверь скребёт. «Что с тобой, псина ты глупая?» Дверь открыл, выпустил пса погулять. Хочешь воздухом дышать, шуруй, только хозяина не тревожь.

А через полчаса забеспокоился. Дикой давно не возвращается, замёрзнет глупый пес. Куда он там побежал в метель—то? Белок гонять – так они все по дуплам попрятались. Эх, брат меньшой. Перекрестился, валенки обул, тулуп накинул – вышел на улицу хоть покричать недотёпу—пса.

Свистел, кричал: «Дикой, Дик, ко мне!». А ветер как будто стих и за спиной Нестор услышал тихий рык. На протоптанной тропинке из—за избы сверкнул глаз. Бирюк к монаху пожаловал! Ободранный и голодный. Разговаривать с волком—одиночкой бесполезно, это Нестор с детства усвоил. Один такой повадился к ним в деревню, ещё когда в ней люди жили. Драл нещадно всё, что на зуб ему попадалось. Мужики неделю злодея выслеживали, пристрелили и его же лесным сородичам скормили. Никто не пожалел обидчика. Этот серый уходить не собирался. Чувствовал добычу – беззащитный мужик – чем не еда?