Любовь Сушко - Мой черный ангел. Лапы и хвосты

Эта ночь была такой волнительной. Мне пришлось рассказать Кеше о том, что со мной случилось после того, когда сбежал из его жилища, как я оказался снова в том же доме.

– Чудны дела в этом мире творящиеся, я давно это заметил, – говорил Домовой, – только случайно да просто так ничего не бывает. У всего есть свои причины, но ни люди, ни коты не могут этого знать, потому что многое скрыто от них. От людей больше, от котов меньше, но все-таки скрыто, вот духи- хранители видят значительно больше и лучше.

Они переглянулись со Спирей, и я еще раз убедился в том, что Домовым известно значительно больше, чем они говорят. Беда только в том, что они могут наши мысли читать, а мы нет. Они как-то связаны с богами судьбы, и все знают наперед, недаром они подают нам какие-то знаки. А если какая-то большая беда творится, то даже плач устраивают. Люди не понимают, что да как, но то, что пожар будет, голод или мор, догадываются. И когда кто-то из домочадцев уйти из жизни должен, то голоса их слышны, вой, плач. Надо же нас всех хоть как-то подготовить к печальным событиям.

И что со мной такое, сам искал и ждал Домового, появилось, аж целых два – новый и старый, и радоваться надо, что в стане Домовых прибыло, а я все о печальном не могу не думать. Жить бы не тужить, но не получается, такой я видно уродился странный.

Кеша сбежал от нас на рассвете и сказал, что он будет захаживать в гости, чтобы посмотреть как тут наше житье-бытье течет.

– Раз уж ты сам в наши владения вернулся, – говорил он, усмехаясь, – то поживем по соседству, почаёвничаем, у меня- то после твоего побега своего кота больше и не было.

В то утро я сам забрался на диван к Алине, улегся у нее в ногах, знал, что она меня не прогонит. Человеческое тепло – это такая большая редкость в нашей жизни, что без него как-то все не то, да все не так. И кто придумал, что коты живут сами по себе. Конечно, мы не усердствуем так, как собаки, нам этого не нужно, но без человека очень плохо. Это вам любой кот скажет, конечно, если он не одичал от того, что родился на трубе или в подвале и ничего хорошего от людей никогда не видел.

Но вот у меня все не так печально оказалось к моей радости. Но тяжелая серая туча надвигалась. В этот день мне что-то не спалось, а это знак для кота не очень хороший.

Я сидел на подоконнике и смотрел, как кружился и падал снег. И было это так красиво, зачаровывало прямо. Может мой первый Домовой заставил меня вспомнить те дни и пережить их снова.

Алина не отрывалась от своей работы, у нее было что-то срочное и важное. Но мне никогда не надо было много внимания. Умиротворенность прекрасна сама по себе. Я точно не знаю, что это такое, просто почувствовал, что это так и есть в моей жизни теперь. И хотелось навсегда запомнить вот это состояние прекрасное. Ведь если верить Домовым, даже тому, что они не говорили, что скрывали, то растает снег, а вместе с ним и радости мои тоже могут пропасть.

Все было хорошо, просто замечательно какое-то время, а потом все в один миг заболело. Сначала я даже и заметил этого, отмахивался, был уверен, что пройдет так же быстро, как и началось. Но боль не проходила. Она стихала, тогда я мог спокойно заснуть на своем диване, и начиналась снова. На животе засыпать я уже не мог, только на спине еще можно было спать или на боку. Несколько дней еще я мог скрыть от Алины свое болезненное состояние. И Домовой пока ничего не замечал или только делал вид, что не замечает, ведь он все знал заранее. Просто решил, наверное, что молчать будет до конца, мне тоже не хотелось о том говорить, казалось, что если не называешь болезнь по имени, то она и не явится, и сама убежит, скроется. А потом вдруг спросил Спиря:

– А что это ты вялый какой-то, прям не узнаешь тебя совсем.

Он стал меня внимательно осматривать со всех сторон, словно я был каким-то драгоценным камнем, а не обычным котом.

Он посмотрел на мои пустые миски и прибавил:

– Мяса хочешь, бастовать начал, на вас разве напасешься. Или что-то похуже случилось?

– Хорошо, что тебе ничего не надо, – тяжело вздохнул я, и понял, что Алина не должна заметить этих перемен, а то будет еще хуже.

Она принесла еды как обычно, от чашек вкусно пахло, я подходил к ним несколько раз, но в меня ничего не вмешалось. Она это, конечно, заметила, поняла, что что-то со мной не так, и начала меня рыбкой кормить. Я и сам обрадовался, с рыбой было как-то проще, да и вкусная она была. Может все не так и страшно, ведь все знают, что у страха глаза велики. Еще пару дней она была спокойна. Потом я не мог есть даже горбушу. Она была свежей и вкусной. В старые времена я бы все в один миг умял, да кто мне ее давал тогда. Но она больше не помещалась в меня, я просто не мог больше ее есть, жевать не мог, глотать тоже не мог.

Она еще не тревожилась. Как и советовал Спиря, я старался пить воду, как можно больше, с водой все было проще, да и как без нее, если мы наполовину из нее и состоим все и люди и звери. И только желе из сырого корма еще мог глотать, все остальное засыхало и летело в мусорное ведро. Алина молчала, то ли злилась на меня, то ли нет, сразу и не понять.

– Ну что ты творишь, мы бы смогли дюжину бродячих котов накормить, – говорила Алина с укоризной на меня глядя.

В тот день, когда она ушла куда-то надолго, появился Кеша средь бела дня, что само по себе было странным. Но в последнее время одни странности только и должны были случаться. Они говорили под столом со Спирей о чем-то, обо мне, скорее всего, о чем им было еще говорить в такой час? Я это сразу понял, а может, почувствовал. Звучали какие-то

непонятные, странные слова, о какой-то гадости, которая есть у всех котов, но у кого-то она спит мертвым сном долгие годы и не просыпается, а у некоторых просыпается в организме и лютует..

– Да не лечится она, но пока ни Ваське, ни Алине не надо говорить о том, пусть поживут спокойно, сколько им еще осталось. Если бы была надежда, я бы первый о том сказал, а так, сколько проживет, столько и проживет, как любила говорить Елена.

Упоминание о призраке, с которым нам недавно пришлось столкнуться, заставило меня вздрогнуть и побежать к дивану в свое убежище, давненько я там не прятался. Но я остановился на полпути и замер. От призраков не спрятаться, так зачем тогда бежать? Нет, надо жить пока живется, Домовые правы, и не надо мне от жизни прятаться.