Наталья Любина - Скифское золото

– А ты берешь свои вещи? – поинтересовался Ван.

– Да, сейчас покажу.

Я решила примерить единственное свое парадновыходное черное велюровое платье. Распустила волосы, подкрасила губы.

– Да ты у меня, жена, оказывается красавица! – оценил Ван.

– Старуха, а не красавица.

– Значит самая красивая старуха. Он привлек меня на грудь и пристально посмотрел в глаза:

– Наталья, ты вернешься?

Я потупила взор:

– Не знаю.

Больше на эту тему он разговоров не заводил.

– А чтобы тебе не было скучно, я приготовила тебе подарок, – сказала я и приоткрыла дверь на балкон. В комнату, несмело перебирая слабыми ножками, вошел щенок. Ван подхватил маленькое чудо на руки:

– Какая красивая девочка.

– Это Женька принес, их Гера ощенилась. А девочку звать Инга.

Инга внимательно оглядела своими черными глазами-маслинами нового хозяина и вмиг облизала мужу нос и щеки.

– А ласковая какая! – рассмеялся Ван, – не то, что некоторые! Я поняла свою ошибку. Обняла мужа и сочно чмокнула в щеку:

– Спасибо тебе, дорогой, за помощь! Что бы я делала без тебя?

Утром пискнула Инга. Ван глянул на часы – ровно шесть.

– И будильника не нужно!

На вокзал мы прибыли вовремя. В вагоне Ван внимательно осмотрел моих попутчиков по купе, рассовал вещи, и мы вышли на перрон прощаться. Заключив меня в свои широкие объятья, муж сказал:

– Дай мне слово, что не будешь выходить в тамбур.

– Клянусь, – засмеялась я.

– И еще, я долго думал… Ты же поедешь в интернат, сделай мальчику подарок от меня, – и он достал из кармана коробочку с мобильником, -может быть, это не запрещено. Я была тронута его чуткостью и добротой и под наплывом чувств крепко обняла и поцеловала мужа. Вдруг он привлек меня и стал осыпать мое лицо и руки поцелуями. Состав дернулся и зашипел.

– Ван, да что ты?

Я вырвалась и побежала догонять свой вагон.

– Позвони! Я буду ждать! Я люблю тебя!

Я прыгнула на подножку вагона, помахала мужу рукой и вошла в купе.

Так случилось, что за два года Ван стал мне самым близким человеком. Только сейчас я поняла, как мне дорог этот стареющий иностранец, только ему я действительно нужна и только он меня искренне любит. На глазах навернулись слезы и, чтобы избежать любопытных вопросов попутчиков, я вышла в коридор и стала у окна. Медленно таяла дымка седого осеннего утра. Забелел восток, и над темнеющим лесом сверкнул первый солнечный луч, за ним – второй, и яркие зайчики запрыгали по вагонному стеклу. Вдруг на розовеющий небосклон выпрыгнул золотой олень и помчался в высь сияющего неба, чуть касаясь своими копытами острых вершин просыпающихся елей, он поднимался все выше и выше, а на ветвистых рогах скакуна покоилось прекрасное солнце – символ вечной жизни и любви. Огромный диск божества вспыхнул огнем, заливая землю потоками горячего света. Начинался новый день теплого бабьего лета.

Так сложились обстоятельства, что мужу я по приезде в Кривой Рог позвонить не успела. С вокзала Мажара меня повез в роддом за Ниной, потом знакомство с Манюней и разбор подарков, затем «обмыв «Кальвадосом», а ночью – шепотом о «нашем», женском. К Ляле заехала перед самым отправлением поезда. Подруга была в депрессии: ее Николай ушел к молодой цыганке в другой табор. Думала, что позвоню в поезде, но только головой коснулась подушки – заснула крепким сном. В Симферополе меня встречал Андрей Мальгин. С вокзала – в музей. С первого взгляда я определила, что серьги из Толстого кургана под Ордженикидзе и принадлежали они скифской царице, на это указывала тонкая золотая нить ажура, вплетения цветов и «звериный стиль» -изображения неизвестных зверей с крыльями. Свободное время появилось только к вечеру, но мобильник Вана не отвечал. Вся работа в музее заняла не более трех дней, каждый вечер я набирала знакомый номер, но в ответ были длинные гудки. Съездила я, конечно, и в интернат и познакомилась с Максимкой (так звали сына Жанны Фроловой). Он был очень рад подарку Вана, но признался, что звонить ему некому. Я ввела свой номер телефона в мобильник, сказала, что у тебя есть воспитатели, друзья и ты можешь общаться с ними. Грустный и худой мальчик с огромными серыми глазами произвел на меня впечатление одинокого и никому не нужного ребенка. Узнав о необходимых документах на усыновление, я в тот же день выехала в Киев. Ночью мне приснился странный сон: на вершине скифского кургана стоял улыбающийся Ван, одной рукой он гладил золотого оленя, а другой махал мне, прощаясь. С тяжелым предчувствием я подъезжала к столице.

На вокзале в Киеве меня подхватила Анжела и помчала в свой сосновый бор. Вскоре туда явился Крис.

– Все документы на усыновление готовы. Нужно присутствие твоего мужа. А он что? Так и молчит? Я кивнула головой.

– Ладно, я сейчас по своим каналам пробью, что там случилось, – и он вышел звонить в другую комнату. За болтавней мы не заметили, как Крис вышел из дома. В сумерках глухо заурчал мотор и тускло мелькнули фары автомобиля. Я растерянно взглянула на Анжелу.

– Такого еще не было, – ответила родственница. Всю ночь мы мучались в догадках, что значило странное поведение голландца. А утроми мы хохотали, вспоминая свои детские забавы. Как вдруг возле дома остановилась машина Криса и он, одетый в официально черный костюм, появился на пороге кухни. Сухо поздоровавшись, Крис произнес:

– Наталья, Ван не приедет, он мертв. Его убили в музее при попытке ограбления скифских ценностей. Последние слова гулом пронеслись в моей голове, и я погрузилась во мрак. В глубине скифского кургана горел костер. Вокруг него, глядя на яркие языки пламени, безмолвно сидели Ван, мальчик двух лет и старик кочевник. Пыхнул огонь, и из кровавого пламени прыгнула под купол могильника шаманка. Она была в широком пурпурном платье с золотой вышивкой, на запястьях женщины звенели колокольчики золотых браслетов, пальцы украшали сияющие перстни, на голове высился сверкающий гребень. Шаманка била в золотой бубен, кружилась в диком танце вокруг костра, приговаривая: «Мое золото, мое зо —ло -то, – а потом, приблизившись, глянула на меня золотистыми зрачками огромных глаз, – не трожжжжь! «Костер зашипел и погас. Я почувствовала холод сырого утра.

Я встала и, накинув Анжелкин халатик, подошла к окну. За окном хлопьями валил снег. Сосны и ели уже успели одеться в белые пушистые шубы, все вокруг было покрыто режущей глаза искристой белизной. Зима вступала в свои права.

– Шурочка, – раздался из столовой голос хозяйки, – неси горячий бульон. Больная наша уже на ногах. В Шурочке я узнала соседку по даче, ясно, что это она куховарила, так как Анжела умела только включать электрочайник. Впихнув в меня тарелку горячего куриного бульона, женщины заставили выпить чашку чая с мелиссой (врач советовал, так как у меня был нервный срыв: глубокий обморок и горячка).