Олег Бунтарев - Лохматые друзья

Щенки росли быстро, скоро они сами научились есть, и миски их не пустовали от подношений, которые приносили им люди. А потом щенки стали исчезать. Их становилось все меньше и меньше. Я даже не знаю, кто стал их хозяевами. По сути, у нас никто не спрашивал, их просто забирали. В конце остались Дина и Берт, черный щенок с яркими глазами, который всегда рычал и не позволял взять себя в руки, может быть, поэтому он и остался.

Несколько раз, когда в актовом зале проходили заседания, мэр города, выступая за трибуной, видел, как Дина и Берт носятся по двору. А еще они начинали лаять во время его выступления. Самое интересное, что лаяли на него. Чунаков этого не потерпел, и у меня снова возникли разногласия с главным инженером по поводу пристраивания собак, так как мэр потребовал, чтобы собак или ликвидировали, или немедленно убрали. Не знаю, почему он так не любит животных, но его программа по ликвидации бездомных собак сводилась к тому, что он заказал на Соловьевском заводе партию колбасы, пропитанную ядом и набитую стеклом, которую стали разбрасывать на улицах города, от чего погибли и многие домашние животные.

К счастью, один мой хороший друг захотел приютить и Дину, и Берта. Он собирался оставить их у себя, но каково было его удивление, когда и кур, и гусей мама и щенок загнали в вольеры, именно туда, где им полагалось находиться. Правда, старательные собаки не догадались, что птиц специально выпустили на прогулку. Но ведь во всем должен быть порядок? Птица должна сидеть в вольере! У моего друга были знакомые, державшие овец, им он и отдал собак. Сколько благодарности он потом выслушал от их нового хозяина! Это были удивительные пастухи, которые помогали ему в работе.

Вот так закончилась эта история, начавшаяся с простой газетной заметки. Больше я о них не слышал, да, наверное, это уже не так важно. Главное, что была сохранена жизнь ветеринарами и простыми людьми.

Жизнь продолжается!

Мы родились – я и моя сестренка. Мы были лохматые, пушистые. Сначала белые, а потом, когда стали подрастать, на нас появились черные и рыжие пятна. Когда наши глазки открылись, мы уже понимали много слов, которые произносили люди. Хоть нам и подставляли мисочку с молоком, но мамино молоко всегда вкуснее. А нас всего двое, и поэтому его предостаточно. Люди гладили нас, улыбались. Пятнышки на нашей шерстке называли подпалинами и говорили: «Ах, какие хорошенькие!» Недолго.

Хозяйка нашей мамы несколько раз выносила нас на базар, чтобы продать хотя бы за пять рублей. Но нас никто не брал, кому нужны двортерьеры? После этого, кроме слов «подкидыши», хотя не больным, но обидным ударом веника она выгоняла нас из дома, где было тепло и уютно, и почти совсем перестала нас кормить. Мама старалась вынести нам косточку,

на которой оставались кусочки мяса, но наши слабенькие зубы, которые только-только начали пробиваться, не могли справиться с такой едой. Тогда она ложилась, откидывала лапки в стороны и легким поскуливанием призывала нас к своим соскам. Вот и вся наша еда. Шло время. Жаль, мы не умеем его измерять. Несмотря на скудную пищу, которая нам доставалась, мы росли комочками веселыми, добродушными и всегда виляли хвостиками, завидев человека.

Сижу, курю возле окна. Вижу, как к остановке подъехала иномарка и из нее вышла пожилая женщина, рядом со скамейкой посадила двух щенков, ну максимум, два месяца. Наверное, она надеялась, что их кто-то подберет. Каждый раз, когда я подходил к окну перекурить, я видел, как два этих бедных создания жмутся, согревая друг друга теплом, и подбегают к каждому человеку, пришедшему на остановку. Один день, второй, третий. Некоторые сердобольные люди приносили им что-нибудь перекусить. А они в надежде, что их подберут, бежали за маршруткой, в которую сели эти люди. Пытались тявкать, чтобы привлечь к себе внимание, но ничего у них не получалось. Каждое утро, собираясь на работу, я смотрел из кухонного окна и наблюдал, как два этих несчастных создания пытаются найти себе хозяев. Эх, если бы не мои коты… Ведь жили же у меня когда-то две собаки. А сейчас два кота и кошка. Ну, куда я их возьму? А жалко, хотелось бы.

Так холодно по ночам. Мы прижимаемся друг к другу, греемся. Сестренке совсем плохо, изголодалась. Мы же растем. Нам кушать надо, а еды достается еле-еле. Где наша мама? Куда нас забросили? Дорогу точно не найдем. Морозы все сильнее и сильнее. Залезем под лавку, прижмемся, смотрим на людей. Ну, может, покормит кто-нибудь, ну, может, хоть что-нибудь даст? Вон те, которые возле стоянки, их постоянно подкармливают. Но они здоровые, нас не подпускают. А кушать-то хочется… Люди! Ну, вы же добрые! Мы же видим, как некоторые из вас смотрят на нас с состраданием. Спасите нас! Мы всего лишь два маленьких комочка шерсти, желающие преданно служить своему хозяину или хозяйке за простую косточку, на которой будет хоть что-нибудь съедобное.

На улице мороз с ветром. Сижу, смотрю в окно и вижу, как под скамейкой, припорошенные снегом, сидят два маленьких пушистых комочка, согревая друг друга своим теплом. Они встречают и провожают каждую газель. Бегут, виляя хвостами, к каждому человеку, который не шугает их, а

просто посмотрит на них с сочувствием, с пониманием. Я никогда не садился на этой остановке, всегда предпочитал пройти пешком и остановить газель в другом месте. Знал, что просто так пройти не смогу, обнадеживать тоже не мог. А сердце кровью обливалось.

Какая холодная ночь! Эти машины уже не ходят, и надежды, что нас подберут, тоже уже не осталось. То, что нас подкармливают на остановке, это так мало. Что-то сестренка притихла. Лежит, свернулась клубочком, холодно ей. Обопрусь лапками, положу на нее голову, может быть, вдвоем согреемся…

Проснулся рано утром. Разбудил шорох скребка, которым работал дворник, чистя остановку. А потом увидел, как он взял два смерзшихся тела за хвосты и бросил в помойный бак, находящийся неподалеку.

Сижу в кресле. Чарли ласково трется об меня и тычется своим мокрым носиком мне в шею. Замечательный кот! Абсолютно черный кот с белой гималайской грудкой и ярко-желтыми глазами. Настолько преданный, настолько любящий! Куда бы я ни пошел, он все время идет за мной. Если я принимаю ванну, то он садится напротив и своими огромными желтыми глазами смотрит на меня. Я взял его уже подростком. Но он очень быстро научился ходить в предназначенное место. Как оказалось впоследствии, безумно меня любил.

Кресло, в котором сижу я, никто и никогда не мог занять, потому что Чарли подкрадывался со спины, царапал и кусал захватчика нашего места.

Это кресло принадлежало только мне и ему или нам двоим. Никто другой не мог сесть в это кресло. Когда ко мне приходили мои друзья, я всегда их предупреждал, что в это кресло лучше не садиться. Не всегда мои предупреждения срабатывали. Виновный, севший туда, получал заслуженную награду от Чарли: поцарапанную шею или покусанные ноги. А