Любовь Шапиро - Оборотная сторона холста

Юрочка! Зачем я тебе всё это пишу, я ведь тебе уже рассказывала об этом или нет. Скорее нет. Мне тогда хотелось казаться абсолютно благополучной и независимой. Значит и тебе я тоже врала…

Не знаю, почему, но простой даже не очень интересный рассказ Энни пригвождал меня к стулу. Мурашки нетерпения бегали по спине стремясь дальше искать связующие нити ИХ жизни…

До сих пор непонятно, как нас не посадили. Мы сошли с поезда на какой-то Богом забытой станции, там наняли извозчика, который довез нас до станции «Перово». Дальше нужно было сесть на паровоз и доехать до Москвы. Вещей у нас было немного. Мы производили впечатления дачников, возвращающихся с отдыха. Тем не менее, мама тряслась, папа был сосредоточен, а меня, молодого розовощекого «младенца» приключения веселили. Я старался не думать о тех пугающих и раздирающих душу рассказах эмигрантов, дяди, ехал в новую жизнь. Любовь к приключениям – семейная наследственность. Отец тоже уехал совсем молодым из дома, только чтобы увидеть импрессионистов и дышать с ними одним воздухом, учиться у них. Мне так и не удалось узнать у папы, удовлетворила его добровольная эмиграция. Зачем он вернулся? Я не успел…

Почему не успел? Нужно найти ещё рисунки, более позднего периода, где, возможно, есть ответ на этот вопрос.

Почему меня так мучают их недомолвки. Зачем мне в 1980 году молодой женщине, которой пора строить свою судьбу пожухлые размышления родителей и Энни? Меня страшно мучил этот вопрос. Что конкретно я хочу понять? Что это даст моей судьбе? Или простое женское любопытство и всё. Я долго сидела, держа в руках разрозненные воспоминания тех, кто ушел от меня навсегда.

Знаешь, я повесила над своей кроватью блокнотик и карандаш, чтобы записывать мысли, которые приходят ко мне ночью в бессонницу. Так делала Ч.Чаплин. В полудреме, когда мозг почти свободен, в него залезают и плавают свободно, как в воде интересные размышления и воспоминания. Я стала многое забывать. Иногда мне кажется, что специально отсекаю от себя неприятное, а потом не могу точно вспомнить. Я же хочу написать тебе обо всём, как будто мы прожили эту жизнь вместе. Странно другое, когда я попробовала воспользоваться опытом гения, то на утро обнаружила, что в полусне рисую только твоё лицо. Даже если я рисую тебя не очень молодым, каким ты стал теперь, всё равно получается молодое любимое лицо, которое я помню…

Они тогда меня даже не искали. Думали, что меня арестовали. Нет, мама сначала позвонила по моргам и больницам, но как она сама сказала, больше для очистки совести. Наташа молчала, только собрала узелок и стала ходить не по центральным улицам, а по заброшенным дворам. Там было страшно, но всё же, безопасней, чем на центральных, где патрулировали в большом количестве и люди в форме, и в штатском.

Когда я вернулась, то сразу отдала маме косу, ничего не говоря. Она спрятала её и спросила, хочу ли я есть? Удивительно, но простой вопрос вывел меня из ступора. Я улыбнулась и пошла на кухню.

– Наверное, нас уплотнят. Теперь после ареста отца нам не дадут жить в трех комнатах. Она оказалась права. К нам подселили милую пожилую пару, которая к нам очень хорошо относилась. Только одно «но». Сергей Петрович был сталинский сокол и строчил доносы на весь дом, из которого уже исчезло много известных писателей, журналистов. Мне нужно было как-то продержаться до окончания школы, чтобы мне не испортили аттестат.

Бедная мама, она знала то, что не могла и не хотела говорить нам с сестрой, но что жгло её и изнуряло её организм. Она таяла на глазах…. Почему? Я чувствовала, что не только арест отца мучил её. Мое исчезновение прошло как-то мимо неё. Что ещё гадкое или ужасное таила мама….

Работать в фотографии мне нравилось. Нравился и мой хозяин, но хотелось чего-то большего, чтобы мои родственники могли мною гордиться. Я написала им письмо. Теперь жду ответа. Боюсь, что не дождусь. Наверняка, они обижены. Особенно жалко маму. Как только я устроюсь, возьму её к себе. Я думала об этом, гуляя по Москве, узнавая город, который привлекал меня всё сильнее. Москва заманивала меня. Так, рассекая просторы старых площадей и улиц, рассматривая все попадающиеся мне надписи, я наткнулась на надпись ВХУТЕИН. Попыталась расшифровать. Не получилось. Посмотрела на стену на другой стороне двери – Высший художественно-технический институт. Я оторваться не могла от этой надписи. Я хочу сюда. Хочу учиться. Пока я с открытым ртом стояла напротив надписи, из старого здания выходили бородатые мужчины и почему-то все раскланивались.

– Вы – натурщица? – Спросил молодой человек, вылетевший из двери.

– Мне необходима натурщица срочно. Пошли.

– Вы с ума сошли. Отпустите руку. Я не умею. А что я должна делать? – Интерес постепенно поселялся в душе.

– Просто сидеть и позировать. У вас лицо как из девятнадцатого века, – парень схватил меня за запястье и потащил по лестнице.

– Вот же, Юрий, нашли то, что нужно, – радостно похвалил юношу очередной немолодой человек в бороде. – «Прэлэстно, прэлэстно»!

Профессор, я решила, что человек, который говорит так изыскано, не может занимать меньшую должность, чем профессорскую.

– Он профессор? – спросила я запыхавшимся и с большим пиететом в голосе, своего «художника».

– Он академик, а я нет, – с гонором рявкнул юноша. Но я им буду. Мы пришли. Садись.

Я оглянулась. На возвышении, собранном из досок стояло кресло и накинуто несколько тканей разных очень красивых оттенков.

– Раздевайся. Сейчас выберем цвет. Одно плечо будет обнажено, а второе закрыто, но на груди рука чуть отодвигает материю.

– Да! Ты меня спросил, хочу ли раздеваться перед каждым встречным, даже с одобрения академика. Я начала спускаться с постамента.

– Я запру дверь. Как миленькая будешь позировать, – молодое дарование направилось, ко мне страшно набычившись.

Мне стало смешно. Более того меня распирало любопытство.

– Ты давно учишься? – Мне хотелось думать, что мой художник почти как эти профессора, только молодой. Что я себе нафантазировала?

– Я учусь на втором курсе. Но мне многое неинтересно то, что дают наши педагоги. Я раньше уже учился в…. Неважно где. У очень хороших педагогов. Ты мне поможешь создать нечто изысканное и новаторское одновременно.

– Ладно. Только потом ты мне расскажешь подробно о вашем ВХУТЕИНе. Я собираюсь сюда поступать. Я тоже хорошо рисую, – эта наглая ложь привлекла внимание «одержимого» гордеца.