Любовь Шапиро - Оборотная сторона холста

– Согласен. Садись. Нам предстоит долгая и напряженная работа, может, всю ночь. Тебя искать не будут?

– Нет, я живу самостоятельно.

Юрочка тебе так и не удалось написать этот портрет, который стал бы твоей первой ступенью к Олимпу. Я отказалась снять кофточку, хотя, поверь, мне очень хотелось. Но я была закомплексованая провинциальная девочка. Ты тогда страшно разозлился…. Это был первый шаг к нашему знакомству….

Опять в полудреме подтягиваю к себе блокнотик и карандаш, и рисую. Я пытаюсь вспомнить тебя в ту ночь, когда мы только разговаривали, спорили. Вернее, ты ораторствовал, пытаясь меня раскрепостить, но… Я тебя вижу…. Ощущаю тебя.

Нашел ту, что могла бы сделать меня знаменитым в один момент, а она оказалась всего лишь глупая, необразованная провинциалка с лицом богини, которая даже не знала, кто такие импрессионисты. Пришлось читать целую лекцию, но не помогло. И всё же я написал её по памяти…. Ты была прекрасна в своей застенчивости, а я дурак только обиделся на тебя. Где ты теперь, моя девочка провинциалочка.

Я перевернула холст. На почти пустом загрунтованном пространстве парила фея. Но лицо отнюдь не ангельское, а скорее плотское, живое, с огромными удивленными блестящими глазами. Его словно можно потрогать, погладить. Я невольно стала проводить рукой по «грубым» мазкам портрета. Отец не оставил идею, написать девушку в импрессионистическом стиле.

Мне стало вдруг как-то неловко, словно я вклиниваюсь в чужой диалог, подслушиваю что ли. Мое любопытство стало навящевой идеей. Я глотала пыльный запах, который шел от дневников, холстов и фотографий с удовольствием. Оторваться от странной и пока непонятной мне истории любви никак не могла. Я как крот рыла вглубь к новым источникам воспоминаний.

Это было всего лишь год назад. Новый 1940-й год. Большой актовый зал. Девушка Тоня, отвечающая за вечер, подходит ко мне. Лицо насупленное, строгое.

– Юр, ты сам-то собираешься что-нибудь делать? Ты же отвечаешь за всю культмассовую работу.

– Тонечка, а что я не сделал? Все при деле. Мы работаем с невероятной отдачей, – мне смешно и весело, а Тоня только больше хмурится.

– Кроме тебя. Ты сидишь и насвистываешь какую-то фривольную песенку. Ведь так. А что это за песня? – Шепотом спрашивает Тоня.

– Это Эдит Пиаф. Слышала такую? Или в нашем комсомольском настоящем существуют только речевки и марши?

– Лучше займись делом. Ты абсолютный бездельник и болтун.

– Я тоже полон энтузиазма. Я наблюдаю, чтобы никто не отлынивал от работы.

– Да? А, по-моему, здесь полный кавардак. Для сцены ничего не сделано, – начала загибать маленькие пальчики комсорг. – Скатерти нет, стулья не поставлены. Шарики…. А где шары? – Тоня вылупила на меня глаза, размером как раз с этих шаров, про которые я действительно забыл.

– Тонечка, как ты такими маленькими пальчиками удерживаешь кисти и палитру? – я захохотал, а Тоня покраснела и отошла на приличное расстояние и показала мне язык, пригрозив для острастки, кулачком.

Нужно кого-то найти и послать за шарами.

Всего год прошел. Кажется, что всё происходило не с нами. Анюта, ты помнишь этот вечер?

Порывшись в дневнике Энни, я нашла отрывок, посвященный новогоднему празднику.

Пришла под утро и решила сразу всё записать.

Началось всё в общежитии. У Люды кто-то взял платье, в котором она собиралась идти на вечер. Я вошла в комнату и увидела рыдающую соседку по комнате.

– Куда дели моё платье? – голосила Люда. – В чём я-то пойду?

– Я не брала, – тут же откликнулась Варя, накручивая горячими щипцами волосы и всё время обжигаясь.

Я предложила взять моё.

– Давай! Только у тебя ничего интересного нет. А мне сегодня нужно выглядеть очень привлекательно…, – Люда схватила мое любимое платье в цветочек и продолжала говорить. – Анют, а тебе, что никогда не нужно ничего особенного? Ты ничего не просишь?

– Я чужого не люблю носить. Меня мама так приучила. Вы простите меня, это словно…ну… в чужой коже ходить. Как бы и жизнь не моя. В общем, не могу.

– Нонсенс. Ты просто привереда, – отреагировала Варя, дымясь сожженными волосами.

Я не стала отрицать. Пусть думают, что хотят. Но я их практически обманула. У меня был же мамин костюм, в котором я приехала в Москву. Я взяла юбку, нашила сбоку большие пуговицы. Получилось уже здорово. Сзади сделала разрез. Ещё лучше. Блузочку я сшила ночью, такую же, как у артистки Серовой в «Девушке с характером» – с фонариками, а пуговички нашла маленькие, но такие же, как на юбке. С туфлями возникла проблема. Мамины почти развалились, а у меня остались только парусиновые. Я быстро вышла из комнаты и побежала искать ваксу или краску. Поработав немного, получились чёрные туфельки в белый горошек. Таких я ни у кого не видела.

Когда я вернулась в комнату, то девчонки замерли от зависти. Говорить, что я сама покрасила обувь от бедности, не хотелось. Сказала, что мама прислала.

Я так подробно описываю эту подготовку, потому что это был самый важный вечер в моей жизни, как потом выяснилось….

Из комсоргов меня всё же выгнали. Отец – враг народа. Приехал «перец» весь лощенный из Горкома комсомола. Вызвал меня в кабинет директора, которая стояла бледная и в мольбе прижимала руки к губам. Видимо, боялась, что я скажу что-нибудь лишнее. Мне уже было всё равно. Я была уверена, что меня отстраняют совершенно по другой причине – Большой дом так и стоял в моих глазах. Выслушав отповедь горкомовца, я ни слова не говоря, тихо вышла из кабинета. Стоило ли, вообще, ходить теперь в школу. Я ещё не знала, что очень скоро всё перевернется, и голову будут занимать совсем другие более страшные мысли.

Какие разные судьбы у этих девочек, почти одного возраста. Странно даже не то, что одна переживала тяжелейшие времена своей молодости. Странно отношение к происходящему. Энни как птичка перепрыгивала с события на событие, хотя её полуголодная одинокая жизнь в чужой Москве была нелегкой. Моя мама ненавидела весь свет. Но, может, я неправильно оцениваю события и характеры. Просто одна умела скрывать проблемы, а другая их смаковала.

Надо поступать в институт. Выбрать то я выбрала. Зачем я отказалась позировать тому парню? Теперь нужно самой искать где-то книги по живописи, попытаться разобраться в требованиях. Главное же написать хоть что-нибудь, чтобы меня допустили к экзаменам.