Михаил Орлов - Между молотом и наковальней. Из хроник времен XIV века

Заведение состояло из трех низких изб, баньки, конюшни, поварни для стряпни похлебок, каш и пирогов, амбара и сарая. Все это огораживал крепкий бревенчатый забор.

Устроившись за столом, «приказчик из Смоленска» поманил к себе шустрого разбитного паренька, сына хозяина корчмы, и велел:

– Налей-ка нам похлебки понаваристей да принеси пирогов с рыбьей требухой!

– За вкус не ручаюсь, но горяченько будет, – пообещал тот и юркнул в поварню.

Вскоре перед посетителями поставили посудинку с крупной, как горох, солью, а потом и все остальное.

Пищу тогда готовили пресной, и каждый подсаливал ее по вкусу. Через некоторое время на столе появился глиняный горшок с варевом и блюдо с пирогами из щучьих молок. Вытащив из-за голенищ липовые ложки, принялись по очереди зачерпывать сперва жижу, а потом и густыш с разваренной крупой.

Насытившись, Прокша поинтересовался, у кого можно остановиться торговому человеку на некоторое время. Порекомендовали старика, обитавшего у Богоявленского монастыря.

– Сволочь, конечно, но дом блюдет, крышу исправно латает. Однако за постой сдерет, не сомневайся, – заметил корчмарь, подмигивая посетителю.

Коморник со своими людьми добрался до указанного дома уже в сумерках. Хозяин встретил незнакомцев с тупым старческим озлоблением, держа топор наготове. Кто таков, зачем пожаловал? Жизнь с годами делает людей злее, чем они были прежде. Сама по себе старость не беда, дряхлость, беспомощность и бессмысленность существования – вот что истинное несчастье.

Посетитель невозмутимо поклонился в пояс – пожилые люди любят уважение – и заговорил. Услышав, что тот готов платить за постой и неплохо, хозяин сменил гнев на милость. Разулыбавшись беззубым ртом, показал светелку, в которой стояли две лавки, кособокий стол и растрескавшийся сундук.

– Это меня устроит, – кивнул Прокша, развязал кошель и заплатил задаток.

– Лучшего места не найдете! – заверил обрадованный старик, перебирая узловатыми пальцами монетки.

– И искать не надо, – зашамкала за его спиной хозяйка и добавила не к месту: – Под солнцем везде хорошо, это в земле холодненько, наверно…

Устроившись в Москве, Прокша стал размышлять о своем знакомце Шишке. Мысль его работала скачками, но стремительно, в одном и том же направлении. «Можно ли положиться на него? Раз он уже обманул меня в Луцке, взяв деньги и сбежав с ними. Как бы мне головой за новую встречу с ним не поплатиться… – спрашивал себя коморник и однозначно ответить на это не мог, но более опереться было не на кого; задействовать княжеского рынду представлялось наиболее перспективным делом. – Начну с него, а там посмотрим… Чай, и я не лыком шит…»

Будучи хитрым и ловким человеком, опытным в таких делах, Прокша обладал способностью легко сходиться с людьми. Прежде всего, по его мнению, каждому надлежало дать выговориться, после чего собеседник размякал, а дальше уж делай с ним, что хочешь.

Не найдя в Москве Шишку, Прокша свел знакомство с горбатым княжеским конюхом, которого звали Бориской. От него он проведал о том, что рында, ночевавший прежде у двери опочивальни Василия Дмитриевича, в начале зимы укатил за Софьей Витовтовной. Однако!

Каждый династический брак имел свою подоплеку. Породнение Василия с Витовтом не сулило Ягайло ничего хорошего. Прикупив пять возов пшеницы, Прокша отправил с ними своего человека в Краков с известием о готовящейся женитьбе великого князя, а сам остался в Москве в ожидании дальнейших указаний. Может, свадьба еще сорвется – в жизни чего только не случается, а потому загадывать ничего нельзя…

Чтобы находиться в курсе новостей московского двора, коморник подумывал было завести знакомство с одним из помощников княжеского казначея, ибо располагая сведениями о финансовых операциях московского государя, нетрудно догадаться о его намерениях.

В один из солнечных апрельских деньков, когда снег уже сошел с улиц и воздух, напоенный сладостными ароматами оттаявшей земли, пьянил, Шишка, прогуливаясь по Мариенбургу, в городской толчее ненароком задел некую горожанку. А может, она его случайно – теперь уж этого не разобрать. Женщина подняла такой крик, что не приведи Господи! Откуда ни возьмись явились стражники с алебардами. Когда надо, их не дозовешься, а тут как из-под земли выросли.

– Чего орешь, дура? – бесцеремонно спросил старший из блюстителей порядка.

Горожанка заявила, что у нее украли кошель, указав при этом на Шишку как на вора. От такой наглости тот даже потерял дар речи. Полоумных во все времена хватает, и к ним давно притерпелись, но такое вздорное обвинение его озадачило.

– Ладно, там разберутся, – заверил старший патруля молодому человеку.

Рынду подхватили под руки и повлекли к воротам Среднего замка, хотя за подъемный мост редко кого из горожан пускали. В Предзамье имелся свой суд для купцов и простолюдинов, тем не менее ему оказали честь…

Обескураженный Шишка оказался во внутреннем дворе. Затем его протащили по каким-то темным коридорам и втолкнули в одну из дверей. Помещение очень смахивало на каземат, горели две свечи в простом медном подсвечнике. Там коротал время секретарь Ордена по уголовному праву капеллан Фридрих. Кроме всего прочего он являлся доверенным лицом великого магистра по политическому сыску.

Жизнь членов Ордена – рыцарей, полубратьев и капелланов – нелегка, хотя купцы Данцига считали их самодовольными бездельниками. Такие, конечно, тоже имелись, но где их нет! Согласно уставу Тевтонского братства несколько раз за ночь его членов поднимали на молитву, не считая дневных месс, которые следовали одна за другой. Постоянные упражнения в ратном мастерстве для рыцарей и богоугодные дела для капелланов являлись непреложным законом духовно-рыцарского сообщества. Не участвовать в походе на язычников позволялось лишь старикам и инвалидам, доживавшим свой век в госпиталях, где за ними ухаживали священники. Остальным предоставлялось на выбор: победить или умереть.

Как и все члены ордена Пресвятой Девы Марии, брат Фридрих днем частенько подремывал – сказывался постоянный недосып. Дабы не уснуть, он время от времени щекотал себя в ухе вороньим пером, но это не слишком помогало. Бледное лицо капеллана выглядело суровым и бесстрастным. При звуке отворяющейся двери брат Фридрих мгновенно стряхнул и спросил:

– Кто такие? Что надо?

– Анна, вдова булочника с Предзамья, обвинила на улице Горшечников одного из прохожих в том, что тот вытащил у нее кошель. Подозреваемый с потерпевшей доставлены сюда, – невозмутимо доложил стражник.

– Вот и славненько, а то мне уже стало мерещиться, что люди переродились и перестали зариться на чужое добро, но это противоречит их натуре, – заметил капеллан, потирая руки.