Дмитрий Ефремов - Зелёные глаза

На кухне горел свет. Там нас ждала большая зелёная кастрюля с волшебным грибным супом. По телу ещё катили крупные градины пота, когда мы в приятном изнеможении буквально рухнули на табуретки. Стол вызывал чувство восторга и желания жить. Посреди его красовалась огромная миска с нарезанными красными помидорами, посыпанными сверху мелко порубленным чесноком и зеленым луком.

– Ну а теперь и супчика можно, – продолжил вечеринку наш хозяин, разливая по граненым стопочкам белую жидкость из странного вида бутылки. Такие бутылки я неоднократно видел в кинофильмах о кулаках, и мне подумалось, что хозяевам она досталась по наследству. Я сразу догадался, что это не водка и не какой-нибудь там ром, а самая настоящая самогонка. Я глянул на Лёху. Он так умудрился скривить свою рожу, что меня передёрнуло.

В доме жила ещё мать хозяйки. Бабка, похожая на старую колдунью, очень словоохотливая и по всему виду доброго характера. Налив в свою миску душистого супа, с мясистыми ножками и желтенькими шляпками от грибов, старая певунья стала уплетать суп за обе щеки.

Опрокинув одним залпом стопку с огненной жидкостью, я подумал, что проглотил уголёк. Потом уголёк проник в желудок и устроил там целую революцию. Я наконец-то понял, как закалялась сталь во времена Павки Корчагина. С минуту я не мог передохнуть, сохраняя миловидное личико, чем вызвал восторг у дяди Бори. Лёха, едва проглотив стопарик, зашёлся диким кашлем, и если бы не удар между лопаток, то, быть может, потерял друга. Слава богу, все обошлось. Пришлось, правда, двинуть его по-товарищески ещё пару раз, для надёжности. Думаю, он мне этого не простит. Покраснев, как забытый на грядке помидор, Лёха набил салатом свой рот и расплылся в блаженной улыбке.

Хозяйка ушла в баню, оставив нас наедине с недопитой самогонкой и своей мамочкой, непрестанно орудовавшей ложкой.

Наконец мне подали грибного супа. Казалось, еще мгновение, и я умру от ожидания. Глядя на бабушку, мне еще больше захотелось испробовать похлёбки. В мутной, золотистой юшке плавали кусочки обжаренного лука, петрушка, грибы, молодая картошка… Это картина, которую никогда не напишешь. Поэзия. Я отхлебнул пару ложек. Суп оказался горячим, и сперва я ничего не понял. Но смутное подозрение все же вкралось в мое сознание. Я глянул на Лёху. Мой друг застыл с наполовину раскрытым ртом, из которого в этот момент вывалилась грибная ножка. Кусочек оранжевой шляпки от подосиновика так и застрял между зубов.

– Что такое? – как-то неуверенно спросил дядя Боря, поглядывая на свою тёщу. Та продолжала уплетать суп.

Мне показалось, что я проглотил один из камней, что лежали в бане на плите. Это было похлеще самогона.

– Переперчили! – досадно замычал дядя Боря и бросил ложку на стол. Он сразу как-то погрустнел.

Я вспомнил про китайцев и своих друзей корейцев. Тех-то хлебом не корми, а дай чего-нибудь остренького.

Отставив тарелку, дядя Боря навалился на блюдо с салатом.

– Кто перчил? – спросил он, едва сдерживая досаду.

Я молчал. Суп был такой красивый, что мне удалось запихнуть еще пару ложек. Но во рту разгорелся такой пожар, что его срочно пришлось тушить второй стопкой самогонки.

Оказалось вот что…

Я, конечно же, первый приложил руку и дал дурной пример тем, что поперчил мало. После, это сделал дядя Боря. На нем бы и остановиться. Но, эта вечно улыбающаяся рожа… Его-то кто за уши тянул? Копался бы в своих грядках. Дак нет же, тоже незаметно проник на кухню и добавил перцу. А потом , после него, и тётя Оля, как полагается, посолила.

Но бабушка! Я смотрел на неё, и меня передергивало, как от переменного тока. Доев свою порцию, она, не обращая на нас внимания, принялась за следующую тарелочку.

Чтобы не было пустоты, мы решили дружно отметить это дело по третьей. После грибочков третья показалась мне простой водой. Даже бабушка открыла рот от восторга.

Вот это гости! Пьют и не закусывают.

– А что! Это мысль. Перед водочкой супчика грибного, – пошутил дядя Боря.

Салат мы слопали в один присест, хотя в миске поместилось бы полведра. Все из-за супа.

– Что, переперчили? – посмеялась хозяйка, придя из бани, тоже раздобревшая от пара и помолодевшая лет на пять. – Я не хотела расстраивать вас заранее. Хотела поперчить, да просыпала. Из-за пара. Чуть руки не обожгла.

Я глянул на дядю Борю. Тут нас всех прорвало диким хохотом. Он потянулся к ящику, где находился стаканчик с перцем. В нем и половины не было.

– Ну, мать! Развеселила! А, ладно! – махнул он рукой. – Это что! И не такое бывает. Это все дурная привычка не пробовать, когда готовишь.

Пузырь опустел, и мы нехотя встали из-за стола. Ни о каком чае не могло быть и речи.

– Вот хорошо-то как, – крякнула бабуля, облизывая ложку. – Давно не ела грибного супа. Может и завтра сходите по грибы. Так я пожарю их с картошечкой.

Понравился ей наш суп или нет, я не понял. Могла и просто поскромничать. А, может, жизнь её была такой же несладкой, как наша похлебка. И сколько людей подсыпали перцу на её пути, было известно только ей самой да господу богу.

Поднявшись утром раньше обычного, слегка покачиваясь от вчерашней выпивки, я решил разобраться с супом.

Я подумал: «А не скормить ли его соседскому Тузику, дабы загладить свою вину за недорисованную картину?»

Забыв про свой собачий дом, Тузик бросился мне навстречу, как к самому хорошему человеку, другу собак. Увидев в моих руках огромную кастрюлю, он потерял дар собачей речи и завилял хвостом. Надо сказать, что собака была не из маленьких. Тузик выгнулся дугой и смачно зевнул, оттягивая по очереди задние лапы. «Как бы не откинул их», – подумал я, выливая содержимое в его тазик.

Тузик еще раз зевнул. Зная немного собачий язык, я догадался, что ему стыдно, но он считает меня своим другом, а потому – можно.

Как только я отошёл от миски, Тузик набросился на мой подарок, расплескивая во все стороны вчерашний суп. «Наверное, ему кажется, что он горячий», – подумал я. В считанные минуты тазик опустел. Собака посмотрела грустными глазами на меня, потом на пустую миску. Всё влезло.

По-моему, он не лакал, а глотал. Чему не научишься от собачей жизни.

За калиткой уже держался за живот Лешка. Мне показалось, что он встал рано с той же гуманной целью.

Вышедший из дома дядя Боря, увидев, чем мы занимаемся, стал нас ругать, но потом усмехнулся и махнул рукой.

Тузик тем временем, повёл себя очень странно. Он стал как-то резко и быстро передвигаться по двору, гремя цепью. Он стал мотать головой, все время открывал пасть и зевал. На всякий случай, я отошёл подальше.

На этом моя дружба с Тузиком закончилась. Он больше не вилял хвостом и пасти не закрывал до самого вечера. Соседские мальчишки два раза наливали ему воды, и он тут же выхлебывал ее. Я неоднократно потом давал ему еду, но он только отворачивал морду. Мне он уже не верил. Еще бы…