Дарья Гущина-Валикова - Не путать с Доминиканской Республикой. Повести и рассказы

Видать, с прибытием Катьки начинается период некоторого оживления!

Впрочем, выясняется, – пришельцы эти всё-таки по адрианову душу, хотя Катьку они, разумеется, тоже прекрасно знают. Сергеев выходит из своего кабинета на полутёмную от оплетающего её дикого винограда веранду в сопровождении двух учёных мужей. Одному из них явно за пятьдесят, он с лысиной на всю голову; другой – помоложе и без оной. Шмотки на них вполне западные, не хуже, чем у Сергеева.

Начинаются комплименты Катьке. Она принимает их с благодушной усмешкой, Сергеев же при этом откровенно млеет. Я стою поодаль, как бедная родственница, – сразу проскользнуть на кухню вроде бы неудобно. Наконец, они обращают вопросительные взоры ко мне. Сергеев отечески обнимает меня за плечи:

– А это – Марфа. Дочь Ильи Морокова. Моя правая рука. Печатает быстро – сколько у тебя слов в минуту выходит?..

(Какой вздор! Я понятия не имею, сколько выбиваю слов в минуту. Вот ведь – лишь бы что-нибудь сказать!..)

– Илюхи? Морокова? Я его знал! – восклицает Постарше С Лысиной, обращаясь не столько ко мне, сколько к Сергееву. – Да, уходят хорошие ребята…

– Уходят!.. – эхом отзывается Сергеев, на секунду грустнея.

Я не сомневаюсь в его искренности, но чувствую приступ раздражения: чем вот так предаваться от случая к случаю печали, лучше б сделал хоть раз что-нибудь – ведь как-никак председателем комиссии по литнаследию числишься!..

Мужику помоложе Мороков до лампочки.

– Марфа, – насмешливо повторяет он, – это как внучку у Алексей Максимыча?

– Та, что потом была за сынком Лаврентия? – подхватывает первый, демонстрируя осведомлённость.

– Да, – важно подтверждает Сергеев, – так она и сейчас жива!..

Господа продолжают занимательные беседы, а барышни удаляются на кухню. Там я переспрашиваю Катьку – кто эти мужики? Она небрежно их называет. Фамилия младшего мне ничего не говорит, он прозаик малоизвестный, можно сказать – начинающий, а вот Постарше С Лысиной – ни фига себе! – оказывается тем маститым критиком, чьи статьи я смутно помню: что-то хлёсткое, тяжёлое, безжалостное о каких-то всеми уважаемых лицах… Надо же – а на вид добродушный такой дядечка, и отца знал… И всё-таки, мне кажется, что они с Сергеевым – странное сочетание.

– А они что, друзья Адриан Сергеича? – решаюсь я задать дурацкий вопрос.

– Друзья? Да так, знакомы, – рассеянно отвечает Катька, повязывая фартук. – Они тут случайно утром столкнулись, когда Сергеев меня на остановке дожидался; ну, он и позвал… Так, кролик уже разморозился, включай духовку!

А, наведение мостов, значит.

Катька порхает по кухне ловко и уверенно – залюбуешься, хотя здесь нет ни привычных миксеров, ни прочих умных заграничных машинок, как у неё дома. Смотреть на такое виртуозное хозяйничанье всегда приятно; вот у меня, как ни старайся, со стороны всё выглядит словно из-под палки.

– А тебе ещё Славик случайно не написал? – спрашивает она.

Когда я нахожусь в катькином поле зрения, то все её мысли обо мне (а только в этом случае они и способны возникнуть) написаны у неё на лице: «Марфенька, ей-богу, девчушка славная – только чересчур наивна в этой своей серьёзности – но это даже трогательно – с каким бы хорошим мальчиком её познакомить?»

– Какой Славик?

– Ну, Душан Славик, забыла? А он-то тебя запомнил! Всё ходил вокруг да около, а потом, уезжая уже, спрашивает: а удобно будет, если я ей напишу? Я говорю: ну, разумеется!..

А, ну конечно, помню. С месяц назад, в Переделкине – Сергеев меня туда вызвал забрать какие-то бумаги, а сам не успел их подготовить и попросил остаться до утра, чтобы мне не приезжать за ними снова, а отвезти завтра пораньше в редакцию; уже опускались сумерки, стояло безветрие, сосны замерли, и у меня на нижней террасе проклюнулась строчка, – как тут тишину разрушило такси, подкатившее к воротам. Катька привезла с собой милейшего юношу, про которых у нас в школе говорили: «не мальчик, а одуванчик». «О, как хорошо, что вы здесь!» – воскликнула Катька и тут же сплавила мне этого одуванчика, объяснив, что он студент-русист и интересуется поэтом, а посему пускай-ка я отведу его на кладбище, пока совсем не стемнело. «А то ведь он уже в среду возвращается в Чехословакию, правда, Душан? Мы заехали буквально на час, у меня тут дело…»

И она убежала на соседнюю улицу, к своим подружкам, внучкам одного драматурга, а я, проклиная всё на свете (ненавижу ходить туда с кем-то, тем более – в роли экскурсовода), накинула ветровку и не очень-то любезно бросила: «Пошли!.»

– А чего ему надо-то? – грубовато осведомляюсь я.

– Как чего? – театрально возмущается Катька. – Понравилась ты ему!

Салат попробуй. Соли хватит? Точно? Душанчик – прелесть! Спрашивает: Марфа – это, должно быть, не русское имя? Я его тут ни разу не слышал… Сначала всё порывался тебе позвонить и пригласить куда-нибудь. Я, естественно, интересуюсь: куда же?.. Ну, там, погулять, мол, а потом, иожет, кофе… Где? Ну, я, мол, в Москве никаких мест не знаю, ну, в крайнем случае, ко мне в «Космос» – там столько баров… Комедия! Пришлось ему объяснять, какие девушки ходят в эти бары. Он так удивился и расстроился – это надо было видеть!.. Ну, я и нашла ему твой адрес в утешение.

Да уж, таких дураков нельзя пускать в Советский Союз без сопровождающих!..

Катька, не переставая быстро чистить, резать и тереть на тёрке, весело щебечет о том, из какой дремучей профессорской семьи происходит наш мальчик-одуванчик: когда они с отцом были у них в Праге, её поражали все трое братьев Славиков (там ещё близнецы-гимназисты, тоже шёлковые). Могу я себе представить – они не только вскакивают по стойке смирно, когда взрослые входят в комнату, но даже не имеют права первыми заводить разговор за столом!..

Я вспоминаю, как он всю дорогу еле поспевал за мной, несмотря на свою длинноногость и даже долговязость… На могиле, как назло, сидели два каких-то хмыря со своими девицами, точнее, девицы восседали на скамье, а хмыри стояли у памятника, поочерёдно завывая хрестоматийные строки, да ещё вдобавок иногда их и перевирая. Мне стало совсем тошно, но на моего спутника всё это, кажется, произвело неизгладимое впечатление…

– А что, – фантазирует Катька, художественно разбрасывая петрушку по блюду с помидорами, – сделает тебе вызов. Посмотришь Прагу – очень романтичный город! Ты ведь ещё ни разу за границей не была? Кстати, он решил, что ты тоже филологиня: так, говорит, профессионально про поэта рассказывала…

Ну что за чепуху он ей наговорил – или это Катька утрирует?! Он, помнится, робко задавал мне какие-то вопросы, а я отрывисто отвечала – то, что каждый дурак в Переделкине знает!..

…Когда я невежливо дала понять, что мне надоело слушать плохую декламацию у надгробия, а он вежливо не стал возражать и поплёлся за мной назад, – то тут-то вдруг мне и стало его жалко, и я спросила: не хочет ли он пройти до дачи? У него загорелись глаза, он пробормотал: «А это удобно?», и я решила провести его прямо через поле, дабы скосить расстояние. Это оказалось рискованным предприятием; к даче мы подошли, изрядно проплутав, и вдобавок все в каких-то репьях.