Геннадий Копытов - Сборник новелл и рассказов

Раскуроченный парашют сдал начальнику П Д И (парашютно – десантного имущества) прапорщику Дегтяренко. ЦЕлую систему кинул на укладочный стол. Александр Иванович, было, принялся расспрашивать о подробностях утраты парашютного имущества, но я показал на живот и ринулся в «тубзик» за парашютным классом.

По моему приходу, прапорщик странно рассматривал меня:

– Что с тобой?

– Не зная, бегаю до витру, каждую минуту. Слабость, озноб.

– Зелепухи из сада ел?

– Ел…

– Дуй в медсанчасть срочно!

– Что, прямо сейчас? А систему переуложить?

– Хватит болтать, бегом марш!

– Ну… есть!

Я прибрёл в санчасть.

Там уже сидели два бойца. Они ёрзали и охали, мяли свои пупки, по очереди вскакивали, выбегали на улицу, возвращались и опять убегали.

Медсестра, тут же подскочившая, сунула в подмышку градусник, коротко спросила: -Часто бегаешь?

– Угу.

– Сколько за сегодня?

– Раз двадцать…

Она ушла в кабинет. Вернулась минут через пять – забрала градусник.

– Сколько? – вяло спросил я.

– Тридцать восемь и восемь, -ответила она и исчезла опять.

Вышел фельдшер – знакомый прапор – наш парашютист. Увидев меня, кивнул, не подавая руки, обратился ко всем:

– У вас у всех дизентерия. Мест в изоляторе уже нет, вас отправляем в городскую больницу.

Мне было все равно. Я плавал под потолком и искал там уголочек прохладного воздуха.

Нас троих погрузили на медицинский УАЗик и в сопровождении фельдшера помчали в город. До города было не далеко – километра полтора через «подсолнуховые» и конопляные поля и полкилометра по городу. Больница была, почти на окраине, но в ста метрах от продуктового магазина. Я отметил это, хотя находился в сомнамбулическом состоянии.

В приемном покое прапорщик сдал нас и наши направления дежурному врачу и отчалил.

Нас только-только начали оформлять, как вдруг, бритоголовый стройбатовец заорал:

– Где у вас туалет? Быстрей, быстрей, я не могу больше!

– Да, здесь, сынок, за перегородочкой, – подскочила пожилая медсестра и оттащила бойца за перегородку, которая находилась тут же в приемном отделении. Мы видели его сизый затылок, красные уши и затертый воротник. Слышали его сопение и стоны.

Мне было все равно. Ровнее-ровного. Даже когда ставили клизму, я не дернулся. Странно было сознавать, что я стоял без штанов перед старой медичкой, и в меня пихают резиновый шланг.

Замедленно пятясь, поддерживая штаны, я собрался за перегородку, но бритоголовый, опять, сорвался с места, протиснулся между мной и стеной и накинулся на унитаз, как коршун на змею. Поначалу он пытался напугать его рвотными усилиями, затем устроился верхом. Я все ждал и ждал, стоя рядом. Вода распирала мне кишки…

– Быстрее! -стонал я.

– Щааа, щааа, – скрипел он.

Как только он приподнялся, я тут же оказался на его месте. И мои выступления были не менее велеречивыми, чем у предыдущего оратора.

– Ну, все, сейчас станет легше солдатики! «Грязь вся из вас выйдет и сразу полегшает», – говорит медсестра и кормит нас с ладони пригоршнями активированного угля и левомицетина.

Мне, кажется, и вправду стало легче. Забрезжил берег среди ядовитого петербуржского тумана.

Как только я освободил унитаз, лысый, вновь накинулся на него. В перерывах, он даже не успевал подтягивать штаны.

Нас нарядили в коричневые (!) вельветовые костюмы, с вытравленными на левой стороне огромными буквами «ИО» (инфекционное отделение). Как клеймо прокаженного!

Отвели на второй этаж в это самое инфекционное отделение.

Я тут же упал на кровать справа у окна и закачался под потолком на скрипучих пружинах заоблачного гамака. Наверное, от высокой температуры…

Состояние не было неприятным и почти нравилось мне. Но гиря, давившая на кишечник, сбросила вниз на землю, и я засобирался освоить местный «тубзик». Но тут в палату ворвался бритоголовый с криком: -Где тут у вас туалет? – тут же скрылся за стеклянной, замазанной побелкой, дверью.

Вот это прыть! И опять я за ним… Выждался и опять в постель.

Не прошло и пяти минут, как лысый подскочил и грохнул стеклянной дверью.

– Надо ему кровать у унитаза поставить! – пошутил кто-то. Кто-то засмеялся. Мне не было смешно. Я сам был, почти, в таком же состоянии.

Вечером мне вновь, предложили клизму, чтобы окончательно расстаться с дизентерийными палочками, но я, как и все в палате отказался. Лысый, тоже попытался отказаться, но его накачали принудительно. И опять, после этого, он охал и бегал каждые 10 минут в сортир.

В палате нас было четверо, все солдаты- срочники.

Сегодня прибывшие: я, лысый – Боря —Батыр из стройбата (их «бат» строил казарму в нашем военном городке и удлинял ВПП у соседей), «черпак» из моего полка, почти земляк-калужанин. И был еще старожил – Колян из Батыровского стройбата.

Боря оказался татарином, но по-татарски, кроме мата, ничего не знал. Учил меня.

Два дня мы приходили в себя, и в голову не лезло, чтобы как-то нарушить больничные беспорядки.

За это время сдружился с солдатом из стройбата – Колей.

Он был моего призыва, но уже был такой вальяжный и волосатый, будто во всю «дедовал». Я выглядел скромней, как и положено «молодому».

А вот Боря-мабута был совсем затюканным у себя в подразделении. С нами отогрелся и разговорился. Стал травить анекдоты, рассказывал про дом и невесту в Казани.

На третий день мы, уже совершенно окрепли и поняли, больница – это настоящий Рай!!! Ни отбоев-подъемов, ни нарядов на кухню, ни тупых офицеров, ни дембелей, ни горы парашютов под укладку. Ничего! Днем и вечером телик, перед сном кефир, днем прогулка в больничном садике.

Колян надавал советов, как продлить этот Рай в бесконечную перспективу.

– Жрите, сырые подсолнухи, тут за больницей растут, не мытые. Понос не будет прекращаться. Если бы не это, я бы уже неделю впахивал бы на стройке!

В палату прибежал какой-то блаженный пацаненок, с явными признаками олигофрении.

– Коль, а Коль! Тебя Таня зовет! Иди!

– Зачем?

– Хочет конфету дать.

– Сюда принеси!

– Зачем тебе здесь-то?

– Чтобы губы были сладкие!

Олигофренчик задумался, его вдруг осенило:

– Ты, что с ней целоваться собрался, сладкими губами?

– Да-да. Вали отсюда.

Дебильчик ускакал с перекошенной челюстью.

– Таня эта, -делился Николай: -ей всего 16 лет. Один раз затащил ее в подсолнухи… Теперь она за мной бегает, или брата-дебила подсылает.

– А ты? Неужели больше не хочешь? – удивился я, с откровением голодного волка.

– Нее. Хоца-нет. Я теперь Светку-медсестру обхаживаю.

Мы лежали на койках и мечтали:

– Вот сейчас, позвать бы Светку и сказать: сестра, сестра (Колян жалобно заканючил) змея прополза…

– Ну и что, спросит она? – он сменил голос на визгливый женский.