Татьяна Троценко - Мамба и Ёнка

– В психушке один больной математик подбегает к остальным больным и кричит: «Я тебя дифференцирую! Я тебя интегрирую!!!» Все от него шарахаются и разбегаются, а один сидит себе спокойненько. Математик ему: «Я тебя дифференцирую! Я тебя интегрирую!!!» Тот отвечает: «А я е в степени игрек!» «А я по игрек продифференцирую!»

– Вот, понимаете теперь про Сенины интегралы? – заглядывала она мне в лицо разгоревшимися глазами.

– Понимаю, – обрадованно сказал я. – Забавно. Вы хороший учитель, Полина Сергеевна.

– Спасибо.

– А давайте, Полина Сергеевна, еще что-нибудь вспомним.

– А давайте, – разошлась она. – Как говорится, главная задача математики узнать, а не все ли равно?

– Постойте, Полина Сергеевна, – пленка в диктофоне подходила к концу и я с опаской на него поглядывал. У меня была запасная кассета в кармане, но я боялся вспугнуть учительницу. – Вот, я знаю, в десятом классе ребята ставили самостоятельно спектакль и там Арсений Низовский играл свою первую роль. Расскажите, пожалуйста.

– Спектакль, ну, конечно, конечно, помню. Как сейчас помню. Витя, не тяни Мишу за хвост! Ваня, забери их! Спектакль назывался «Королева Гипотенуза».

Я насторожился.

– Да, там был сложный сюжет. Понимаете, треугольник, – и шепотом добавила, округлив глаза. – Любовный. Там была Гипотенуза. И два влюбленных катета. Там еще были точки, вершины треугольника. Был Пифагор. Углы, синусы. Сложный сюжет.

– А Низовский? – выдохнул я.

– Низовский был. Он в третьем акте на стол накрывал.

Чувствуя, как пол колышется под ногами, я сдавленно спросил, хватаясь за диктофон, как за сердце:

– Но его роль, она чем-нибудь запомнилась вам?

– Да, он поднос уронил, – хихикнула по-девчоночьи Полина Сергеевна.

Щелкнуло, пленка кончилась, диктофон выкинул кассету.

За окном шел снег. Измученный интегралами, смяв на десять раз под собой простыню, я сел к столу. Открыл форточку, вдохнул ртом и пожевал ночной морозный воздух, положил перед собой два листа. Слева чистый, справа мятый, с размашистыми черными буквами СОВСЕМ. Прослушал заново кассету, вздрагивая и передергиваясь на каждом слове «интеграл». Отложил кассету в сторону, надписав «10 А».

На чистом листе мелко и аккуратно вывел: «Полина Сергеевна, учительница, выпускавшая класс Арсения Низовского, тепло вспоминает своего знаменитого ученика. Арсений Низовский выделялся из толпы одноклассников. Высокий и стройный, он уверенно стучал мелом у доски, решая сложнейшие интегралы (бр-р) своим, особым способом, отличным от всех учебников. Это был первый класс молодого педагога, но до сих пор, спустя двадцать лет, она не может забыть неординарного ученика.

Тогда, двадцать лет назад, все было впервые. Первый и сразу выпускной класс у Полины Сергеевны, первая роль у Арсения Низовского. Школьный спектакль «Королева Гипотенуза». И Арсений первый раз на сцене. Жаль, что с тех времен не осталось видеосвидетельств и мы сами не можем оценить игру юного актера, но судя по тому, как запомнилась эта роль учителю, какой смех вызывает у нее до сих пор, можно судить, что Арсению удалось в первый же раз оживить, придать сочность, юмор и блеск даже простой роли в школьном незамысловатом спектакле».

На втором мятом листе, вспарывая бумагу острым стержнем, накарябал: «в третьем акте накрывал на стол, уронил поднос! ФИНИТА!!»

Разложил листы в папку: слева, справа. И спать.

На третью бессонную ночь мою коллекцию в правой стороне папки пополнила групповая фотография. Восьмой класс. Черно-белое фото. Широкоплечие длинноволосые парни, взросло прищурившиеся девушки и вперемешку с ними тоненькие девочки с косичками, ушастые круглоголовые мальчуганы с улыбками до ушей на перемазанных чернилами лицах. Четырнадцать, странный возраст. Я был таким, как третий справа, мелким, шустрым, еле до плеча достававшим дядям из класса. Ох и дразнили мы их с другом Витькой – и женихами, и жеребцами, и всяко-разно, и думали, никогда такими не будем, и стреляли из-за угла в них жеваной бумагой, вызывая на бой. И никак не могли поверить, что они выросли. А потом и Витька вдруг вырос, как-то раз и вытянулся за каникулы. И остался я один.

А Низовский? А Низовский вот он. Один из трех, обведенных рукой Линочки Карцевой. «Не помню, вот кто-то из них, класс большой был. На приставных стульях сидели. Объединяли у нас еще два класса в шестом. Вот остальных помню всех. Вот красавчик наш, Женя Ходин. Девчонки за ним толпами бегали. А он серьезный, в военное училище готовился. Стеснительный. Картавил немного. (Лина улыбается и склоняет голову набок.) А вот этого, этого и этого не помню. Кто-то из них Низовский. Точно. Я с ним „Надежда умерла“ пять раз смотрела. И каждый раз плакала. Какой он там, настоящий прямо. (Лина качает головой и задумывается.) Надежда эта, чего ей еще надо было».

За неимением лупы вооружившись очками дежурной по этажу, разглядываю фото. Кто из трех? Ну должен же быть похож. На себя, на знаменитого, на растиражированного, на плакатного. Вот у этого волосы светлые и вот вихор, он! А у этого, во втором овале, глаза треугольничками и нос чуть нависает, ну он же, он! А третий – высокий, стать сибирская, богатырская и брови вразлет, ни с кем не перепутаешь, он! Откладывал очки, отвлекался, крутил головой, делал приседания, в глухой сибирской ночи махал ногами и хлопал под ними в ладоши, и-раз-два. Смотрел опять. Не помогло. К утру на Арсения стали похожи все, даже девочки, даже вот этот третий справа, раньше вылитый я.

Я плюнул, протер и отнес с поклоном очки дежурной по этажу. Еще раз взглянул на три фиолетовых овала, положил фотографию в плотный коричневый конверт. Открыл папку, поколебался и закрепил конверт справа. Зафиксировав у себя неотчетливое чувство ненависти непонятно к кому.

Спать.

Я был хорошим интервьюером. И на четвертый день выяснил: девушка, проходившая под грифом первая любовь Арсения Низовского, таковой не является. Все просто – приврала и сама поверила. У женщин это бывает. Не было и первого, щемящего душу поцелуя.

Биография Низовского все более напоминала анкету недавних времен: нет, нет, не был, не привлекался…

От моего скрежета зубовного не спали все соседи по этажу. Испуганная дежурная несколько раз стучала в номер и предлагала вызвать скорую…

Четким почерком расшифровывая первую половину интервью, я также четко осознал, что ненавижу Низовского.

Я писал и все вспоминал его портрет на девичьей тумбочке, огромный наглый портрет на прикроватной тумбочке супружеского ложа. Он был третьим лишним в доме, этот заштатный, щуплый мужичок, ее муж. Он не тянул. Великолепный Низовский, прищурив один знаменитый глаз, сочными губами чуть придавливал бойко торчащую сигаретку. Муж весь вечер смолил одну папиросу от другой, робко отмахиваясь в форточку. Непокорный вихор. Жидкая прядь. Светлая шляпа набекрень. Майка на перекрученных лямках. И эта история любви. Я стонал. Ах, если б она была правдой, а не то, что я выпытал, вымучил, высидел. То, что мне было сказано сквозь прижатый к губам платок, сквозь слезы, сквозь ужас в глазах, когда сказанного не воротишь. И как распрямился ее муж, с силой ввинтив окурок в пепельницу, как замахнулся на франтовато задранный подбородок. И, мелко подрожав кулаком, опустил бездейственно и выскочил за дверь в сибирские синие сумерки. Он привык быть третьим лишним.