Татьяна Троценко - Мамба и Ёнка

В набитом трамвае, жмурясь на солнце, дотрюхали до конечной и, заняв очередь в ворчливой бесконечной очереди на дачный автобус, побежали в соседний магазин. Там взяли хлеб и батон (притащила Ёнка), несколько упругих сарделек, бульонный желтый кубик, горсть конфет (взяла сладкоежка Мамба), вонючую спираль от комаров (нашла деловитая Ёнка) и, пожалуйста-пожалуйста, вот этот журнал.

– Ну давай, – махнула широко Мамба. – Возьмем.

Очередь на автобус заняли заново, так как их тут не стояло. И Ёнка, одной рукой держась за Мамбу, другой все открывала, прижимая к боку свой журнальчик с феями и принцессами, и немного виновато в него поглядывала.

Мамба, возвышаясь головой над искрящейся конфликтами очередью, тянула трепеща ноздрями ветерок. Уже не городской здесь. Поглядывала на желтый автобус, замерший чуть в отдалении, и крепко сжимала маленькую ладошку в руке.

Автобус подвалил, очередь поднажала, и Мамбу, несмотря на внушительную комплекцию, потащило водоворотом. Ёнку вообще не было видно, но Мамба изо всех сил держала ее, и удержала. В автобус их внесло на совсем неплохое место: на заднюю площадку, подальше от входящих и выходящих, и даже очень удачно прижало к окошку. Так что они провели неплохие полчаса, разглядывая и комментируя домики вдоль дороги, собранные на манер скворечников неумелыми учениками на уроке труда.

Подходя к своему участку, Мамба и Ёнка уперлись в застывший посреди узкого проезда расхристанный «Жигуль» соседа Василь Василича. Соседа все звали Василичем, а Ёнка звала Силичем, уверяя, что звучит одинаково. У «Жигуля» были распахнуты все дверцы, и капот, и багажник. Выглядел он жалко. И обойти это бедствие возможности не было. Раскрытые дверцы упирались в дачные оградки. Сам Силич был тут же, он поочередно нырял в каждую из открытых частей своего автомобиля, оставляя на виду только неизменные шлепки из обрезанных сандалет. Выныривал он каждый раз все более растерянный и красный.

– Василич, что у вас случилось? – прокричала Мамба из-за багажника.

Силич вынырнул:

– А чёть его знает! – он дернул плечами, перекосив портрет томной девицы на длинной, почти до колен белой футболке. – Заглох, и все. Зарраза! Десять метров не доехал. – Силич махнул рукой в сторону высоченных добротных ворот с козырьком. Ворота тоже стояли нараспашку:

– С утра с ним бьюсь, маттть… – прошипел он, понижая голос, памятуя о том, что беседует с дамами.

Мамба спустила с плеча торбу:

– Давайте посмотрю.

– Тыы? – недоверчиво и безнадежно протянул Силич, прикрывая все же заднюю дверцу и пропуская Мамбу, за ней пробралась Ёнка. – И Серега, и Дмитрич уже смотрели, бесполезно.

Мамба загородила могучей фигурой капот, склонилась над переплетением трубок, что-то трогала там, напевая. Обернулась. Поискала глазами, увидела разложенные на тряпочке блестящие инструменты, пошевелила над ними пальцами, выискивая, взяла одну железку и удвинулась обратно. Слышались только скрип и постукивания, Силич силился заглянуть через плечо или сбоку, но просвета не было. Ёнка, сделав шаг к забору, объела просочившуюся сквозь штакетник какую-то хитрую сортовую соседскую малину. Потом тихонько погладила машину по крылу. Силич задумчиво смотрел на нее. Мамба вдруг выкинула руку назад, щелкнула пальцами, глухо из-за капота сказала:

– Газани!

Силич послушно, оскользаясь шлепками по траве, рванул в кабину, от спешки неловко дернул ключ, «Жигуль» взвыл и захлебнулся. Силич крутнул спокойней, «Жигуль» после короткого тры-ты-ты-ты чихнул серым дымком и заработал ровно и надежно. Мамба распрямилась улыбаясь, Ёнка засмеялась перемазанным ртом.

– Ах, соседушка, ах, умница! Дай я тебя расцелую! – Силич чертом вылетел из машины, растопырив руки. Мамба, захохотав, увернулась.– Откуда такие умения?

– Да так, – коротко сказала Мамба, вытирая руки тряпицей.

– Ааа, – уважительно кивнул Силич. – А что было-то?

– Неисправность, – уклончиво отвечала Мамба. – Ерунда, больше не будет.

Мамба с Ёнкой подхватили сумку-торбу за две ручки и завернули в свою расхлябанную подвязанную веревочкой калитку. Силич загнал машину на двор. «Жигуль» довольно урчал, Силич захлопывал все дверцы и тоже довольно урчал через штакетник:

– Эх, девчата, ну выручили! Ну спасибо! Что хотите, берите, не жалко. Думал – помру уже возле этого «Жигуля». Мы главное с Кирилычем на рыбалку в ночь собрались. А тут такое. Да-а, чудеса! Ну соседушка! Вы тут заходите, берите, что хотите. Вот, яблочки, малинку хоть всю собирайте.

– Хорошо, хорошо, – отвечала Мамба уже не слушая. Она нашарила немного заржавевший ключ на притолоке и отпирала домик-завалюшку. Ёнка стояла рядом на одной ноге, поджав другую цаплей, о чем-то размышляя:

– Дядя! Силич! А на машине тоже можно покататься?

– Можно-можно, детка, и на машинке, и велосипед внуков вот у меня стоит, катайся, – с разгону щедрился Силич, открывая ворота автомобильного сарая.

– Ёнка, ну хватит уже, – глуховато позвала Мамба из домика. Домик скрипел под ее тяжелыми шагами. – Где наши банки?

– Банки? Ща, мам, они ж под столом стоят! За водой? Ура!

Ёнка помахала «Жигулю» последний раз и побежала за Мамбой. «Жигуль», заползая задом в сарай, все провожал ее взглядом круглых удивленных глаз и помахивал усиком антенны.

За водой на колодец любили ходить и Мамба, и Ёнка. Мамба несла пятилитровую банку, Ёнка полуторалитровую бутылку, которую решительно отказывалась положить в пакет и потом всю дорогу то перекладывала ее из руки в руку, то прижимала к себе, но тут же с писком отстранялась. Вода была лед, с глубины. За водой шли по краю дачного поселка по тропинке. С одной стороны сначала вплотную шел лесок, в котором вечно кто-то шуршал страшновато в сереющих, подкрадывающихся еще, сумерках. Потом вдруг возникал заросший глухой прудик-котлован с замшелыми мостками, на которые Мамба категорически не пускала Ёнку: упадешь! Но один раз все же пустила. Крепко держа за руку, стояла на берегу, и Ёнка двинулась по деревяшкам в путешествие на расстояние вытянутой руки. И щурилась, и вытягивала шею. А там в воде видела такое, что Мамбе не расскажет, все равно не поверит. Мамба смеясь пожала плечами:

– Ты видела…

– Откуда ты знаешь? – Ёнка остановилась.

– В очках твоих видно, – улыбнулась Мамба, пощекотав Ёнке травинкой нос, и зашагала дальше.

Ёнка отстала, сняла очки, недоверчиво заглянула. Потерла пальцем свое еле различимое круглоглазое белобрысое отражение, закосилась опасливо на прудик и бегом пустилась догонять Мамбу.

За прудом стояла на развилке просто огромная липа. Она росла наклонно, очень наклонно, могучая и древняя. Ее кора перевивалась буграми мышц, а крона заслоняла листвой все небо над тропинкой и дачу, углом прилепившуюся к ней. Летом в медосбор липа вся гудела пчелами, роняла цвет, а пахла так сладко и душно, что Мамба с Ёнкой застывали на месте и пропитывались запахом насквозь. И потом Ёнка изредка нюхала свою ладошку и жмурилась: