Татьяна Троценко - Мамба и Ёнка

С досады ткнула какие-то две кнопки разом, писк оборвался.

Мамба потрясла кистями рук, покрутила из стороны в сторону головой и внезапно почуяла, что выспалась и полна сил. Приподнявшись, посмотрелась в длинное зеркало заднего вида и осталась довольна. Только чуть более дико, чем обычно, блестят глаза, но это ее даже красит.

– Вперед, мой конь! Дети спят, настало взрослое время! Мы покажем класс!

«Жигуль» отозвался хрипло со сна:

– Дхрынь!

И рванул с места, немного хулигански заскрежетав колесами по щебню обочины.

Развернулся на горизонте город. Светящейся огнями белой шкурой медведем разлегся на сопках. Город быстро приближался, распался на отдельные огни. Мамба запереживала вдруг, что дорога заведет в центр города. В чужом городе, в самой сердцевине ночи она и заблудится, и пропадет на веки вечные. Мамба беспомощно обернулась на Ёнку. Та открыла полные снов безмятежные глаза, прошептала: «Мама». И опять уснула, еще нежней прижав к себе пирожок.

Мамба рассмеялась беззвучно. И так, смеясь, не успев испугаться, проплыла медленно как в сновидении мимо застывшей в засаде машины ГАИ. Запоздалый испуг пузырьками ударил в голову. Впрочем, бояться было нечего. В машине все спали: двое парней в форме, один – положив голову на руль, другой – откинувшись, задрав подбородок.

Тут очень удачно обогнал Мамбу серебристый джип и понесся к городу. Мамба наддала и держалась за ним. Оказалось, вокруг города есть обводная дорога, и «Жигуль» лихо по ней проскакал. За городом джип свернул на заправку, и хорошо, что свернул, Мамба сама бы ее не заметила. Заправка никак не освещалась, ее было практически не видно. Там в полутьме окошечка зевающая заправщица приняла у Мамбы ее талон и без вопросов отпустила бензин. Мамба повеселела, все-таки ее грызли сомнения.

Время не двигалось, километры мотались и мотались на колеса. И опять мучительно навалилась дрема. Уснуть прямо за рулем, совсем на немножко, можно даже не засыпать, а просто вот так чуть-чуть прикрыть глаза, дорога впереди ровная, никого. Мамба очнулась, «Жигуль» летел к откосу. Кое-как выровняв машину, затормозила. Нащипала себя за руку чуть не до крови, вышла на воздух, помахала руками-ногами, еще попила кофе. Даже его обычно бодрящий запах навевал дремоту. Ёнка проснулась.

– Мы чего стоим? Приехали уже? – подхватилась она.

– Нет еще, моя хорошая, это я засыпаю на ходу.

– А ты, мам, поспи-поспи, давай я порулю. Ты мне все прям покажи как и спи.

Мамба усмехнулась:

– Не, Ёнка, спасибо, я сама. Я уже проснулась.

– Я, мам, тогда не буду спать, буду с тобой разговаривать.

– Угу.

Поехали. Ёнка отдохнула, ей опять все было интересно.

– Мам, смотри, огонечки, это поезд, ту-ту, он, наверное, на море тоже едет. Ту-у, мы его сейчас обгоним, ой, пропал куда-то. Ой, вон мост! Ой, по мосту сейчас поедем! Ой, вон опять поезд, гляди-гляди.

Она тормошила Мамбу, и сон отступил куда-то вглубь салона, на заднее сиденье и там затаился.

Опять ехали лесом, дорога была сплошь из одних поворотов.

Мамба напевала:

– Эх, российская дорога – семь загибов на версту.

Ёнка немедленно привязалась, что такое верста и что такое загибы. Мамба закряхтела, копаясь в памяти. Время ухмыльнулось и стало чуть-чуть двигаться.

Ёнка первая увидела впереди непорядок. Она подскочила, сколько ей позволил ремень безопасности, и затыкала пальцем в стекло.

– Мама, глянь! Автобус стоит красный с туристами. Помнишь, мы его в самом начале видели. Чего это они все бегают?

Мамба тоже увидела. Багрово светящийся в ночи огромный автобус застыл впереди. В салоне тревожно светились плотные белые занавески. Все двери были раскрыты, растопырены в стороны, как надкрылья у жука. В них вбегали-выбегали люди. И даже на расстоянии слышны были их громкие испуганные голоса.

– Что-то случилось.

Мамба подъехала, суетясь, отстегнула ремень, открыла дверцу и выскочила. Ёнка выбралась следом.

– Что такое?

– Человеку плохо! Умирает, – закричала перекошенным в панике ртом женщина. Она расплылась в дверях автобуса подтаявшей от ужаса глыбой и мешала войти.

– Где? – но было уже слышно, как внутри в автобусе кто-то с всхлипом, жутко задыхаясь, тянет в себя воздух, как будто пытаясь вобрать его весь. Мамба без церемоний оттолкнула женщину и, споткнувшись на крутых ступеньках, ударившись коленкой, чуть не на карачках вскарабкалась в автобус. В автобусе был плотно забит людьми проход, все галдели и толкались, и кричали на разные голоса:

– Разойдитесь, дайте воздуху ему, воздуху, откройте окно! Валидолу! Это сердце!

Какой-то мужик в сбитых шортах, майке, с аптечкой в руках, похоже, водитель, все силился пролезть внутрь, все толкал свою аптечку в спины:

– Передайте! Передайте хоть туда!

Но его никто не слушал. Плакал на улице разбуженный ребенок.

– А-а-ах! – задыхался кто-то невидимый.

Мамба выхватила аптечку у водителя и громоподобно и уверенно объявив:

– Врач! Пр-ропустите! – раздвинула руками неожиданно подавшуюся толпу. Все смолкли и обернулись.

Человек лежал полусползши с кресла на пол, весь закостенев и как-то скрючившись. Он внезапно разгибался и ловил губами непослушный воздух со страшным свистом.

Мамба приблизилась.

– Вот ведь, – жалостливо проговорила за ее спиной бабенка. – Только сидел ел мужик. И все. Помирает.

– Что ел? – резко обернулась на ее голос Мамба.

– Орешки. Орешки щелкал.

– А-ш-ш-ш… – свистел умирающий.

Мамба подхватила его невозможно тяжелое тело под мышки, подняла непонятно какими силами, прижала к себе спиной и, сцепив руки на его животе, под ребрами, резко надавила. Внутрь и вверх.

– К-ха! – дико кашлянул выпучивая глаза человек.

– Ой! Ты что?! Что ж творишь? – заверещала бабенка.

– Кха, – у человека что-то вылетело изо рта. И он весь обмяк.

– Помер!

– Мыть-перемыть, – сказал человек. Мамба мягко опустила его на пол. Руки у нее тряслись, ходили ходуном.

– Ха, живой! – загалдели вокруг. – Раз ругается, значит, живой!

Кто-то уже трепал его по плечу. Мужик откашливался, озирался и дышал. Дышал!

– Подавился. Подавился, – народ напирал, всем хотелось посмотреть на человека, уже чуть было не встретившегося с НЕЙ, но вернувшегося.

Мамба выбралась на ступеньки, ее отталкивали, поднимаясь внутрь, все новые люди. Мамба дошла до своей машины и села на пороге, облокотившись на колени, голову уронив на руки. К ней продралась сквозь толпу Ёнка:

– Мама-мама! Что ты?

– Сейчас, Ёнка, – сказала Мамба. – Отдышусь и поедем.

– Мам! – Ёнка отнимала ее руки от лица.

– Нормально все, устала немного.

Мамба пересилила себя и, подняв лицо, улыбнулась кривовато в сторону, чтобы Ёнка не видела мокрых глаз. Ёнка успокоилась.