Елена Леонтьева - Частная практика. Психологический роман

Брат Сережа сидит на другом конце стола, не отрывая глаз от привезенной из Англии невесты. Убедительные отцовские речи про тоталитарный выбор России произвели должное впечатление на Сережино сознание. После института он нашел у себя «европейский ген» и уехал в Европу, сделав то, на что так и не решился Михаил Дмитриевич. Оправдал научные надежды отца и на данный момент обретался в Оксфорде молодым профессором антропологии. Там он и встретил свою невесту – балерину, дочь новых русских эмигрантов буржуазной волны. На людях Михаил Дмитриевич сыном гордится, но втайне переживает его отъезд как предательство. Это переживание настолько не совпадало с декларацией всей жизни, что в общение с сыном прочно вошло напряжение и неудовлетворенность. Михаил Дмитриевич принципиально не учился звонить по интернету, а телефонные звонки оказывались ужасно дороги и после пары минут беседы на это тактично указывалось.

Даша, наоборот, рада старшему брату. Бросается ему на шею и крепко обнимает, щупает, замечает новые морщинки и модный вельветовый пиджак. Шутит над Сережиной английскостью и предлагает заняться наконец шпионажем в пользу Родины, искупить, так сказать, грехи. Придирчиво осматривает английскую невесту. Против ожидания русская балерина ей нравится, за что получает троекратный поцелуй в неевропейском стандарте. Дашин любимый приемчик – жаркие поцелуи с иностранцами – те сразу начинают думать об «особой» русской душевности-дикости и теряют бдительность. Даша без брата скучает и хотела бы, чтобы он вернулся домой. Но у Сережи таких планов нет. Тут они плохо понимают друг друга.

Итак, вся компания шумно устраивается за столом. Когда же, наконец, можно будет спокойно поесть?! Даша садится в честь дня рождения во главе стола, выпивает залпом полный бокал красного и рассматривает картину в целом. Родное семейство – тут каждый показывает, кто ты таков и каковы твои перспективы, а все вместе отражают тебя будто в огромном зеркале.

Мужчины громко обсуждают развал российской науки и интриги вокруг выборов в Академии, сплетничают о неизвестных директорах институтов и главах комиссий, лакомых грантах и важных конференциях. Наконец, Михаил Дмитриевич удаляется на кухню и появляется через пять минут, эффектно неся свое знаменитое фирменное блюдо – царскую уху. Он варил ее целую вечность, загружая и вынимая множество разных рыб, добавлял что-то и пришептывал, подливал шампанское для нужного цвета и каждый раз сокрушался, что черная икра стала такой дорогой. Ей бы в черной дыре под названием царская уха – самое место. В лучшие времена папа вообще не пускал маму на кухню. Попасть на царскую уху считалось удачей. Уху, как королеву, ставили в центр стола в старинной фарфоровой супнице. Михаил Дмитриевич разливал ее по тарелкам собственноручно, заботясь, чтобы каждому достался хороший кусочек. Даша обожала папину уху. Пожалуй, лучший подарок на день рождения – улыбнулась она, крякнув от ледяной водки, сопровождающей уху в обязательном порядке.

Василий Петрович любит говорить тосты. Уже подняв рюмку, он с минуту рассматривает Дашу, которую, как все в семье, называет детским именем Дуся.

– Дорогая Дуся! Тот день, когда ты родилась, я помню, будто он был вчера! Твой папа почти успел закончить ремонт к твоему рождению, и мы тащили сюда огромный шкаф! Мы как раз дотащили его до третьего этажа, и тут соседи крикнули, что звонили из роддома. Ты родилась. Твой папа был так счастлив, что уронил шкаф мне на голову! Он очень хотел девочку. И я тоже! Мы его еле дотащили, шкаф этот, кстати.

Даша улыбалась, хоть и слышала эту историю не единожды, а внутренне произнесла: «Зато потом обломались – из Дуси вышел мальчик. И шкаф не зря уронил – уже тогда предчувствовал, что ничего хорошего из меня не выйдет».

– Потом ты росла, росла и превратилась в прекрасную… женщину – умную, сильную женщину, которой мы все гордимся и ставим тебя в пример! – Василий Петрович в конце даже слегка прослезился.

«Раз в году можно и меня в пример поставить, чего уж, толерантность – наше все». Даша не удержалась и хлопнула еще стопку.

– И я от всего сердца хочу пожелать тебе уже перестать так много работать, встретить любовь, создать крепкую семью и подарить папе с мамой наследников!

За столом захлопали и задакали. Дашу слегка повело.

«Да, прямо сейчас выйду из-за стола, пойду на кухню, трахну сама себя и сразу рожу пяток детишек, чтобы вы все были счастливы».

Гости продолжали есть уху, время от времени раздавался очередной восхищенный комплимент и требования рецепта. Михаил Дмитриевич сто раз его рассказывал, но кроме него никто заняться царской ухой не осмеливался. Английская невеста хоть и была русского происхождения, с Сережей говорила на английском и из русских супов знала только борщ. Тщетно пробовала отказаться от странного рыбного супа, но семейное насилие сделало свое дело – она сделала вид, что отхлебнула водки и попробовала ложечку бульона. Даша уловила вежливое отвращение на тонком лице, и Сережина невеста ей сразу разонравилась.

«Как можно быть такой дурой? Делать вид, что ешь и пьешь… Дура».

Тем временем застольная беседа с достоинств ухи перетекла на обсуждение очередной монографии Сережи о проблемах родства в современном мире. Долго спорили на животрепещущую тему – является жена истинным родственником мужа или нет. Мнения разделились. Одни говорили: с женой можно развестись и перестать общаться навсегда, и вообще, она представитель другой семьи и рода и поэтому по определению враждебна – значит, жена – не родственник. Другие утверждали, что жена и муж – самые что ни на есть подлинные родственники, «одна сатана» и вообще заговор «против всех». Доказывали, что связь остается и после развода и, мол, «бывших не бывает». Все соглашались с мыслью Михаила Дмитриевича, что, если родственники терпят друг друга такими, какими они есть, – это есть главный критерий родства, поэтому и жена с мужем тоже родные.

Брат Сережа настаивал на магистральной мысли своей последней книги: есть лишь один критерий современного родства – устойчивая поддержка связей и обмен ресурсами. «Нет связи – нет родства», – категорично настаивал молодой антрополог. Приводил в пример типичные истории горожан, запертых в нуклеарных семьях как в тюрьмах, одиноких стариков, навсегда отвергнутых братьев и сестер, несмешные истории о дележке наследства, после которой от семей остаются одни руины, кровопролитных разводов, наглядно показывающих детям весь ужас и беспросветность брачных уз. Все эти истории говорили лишь об одном – о потере связей и родства, об ослаблении и дроблении рода.

Даша, о которой все позабыли, встрепенулась на горячей фразе Михаила Дмитриевича: «Вот так живешь, живешь и приходишь к тому, что ничего важнее семьи нет на свете! Если с женой есть совместные дети – она родственник – однозначно! Дети – самая сильная связь!»