Николай Тузов - Взыскание погибших (сборник)

Сначала Борис верил в себя, много работал, надеясь стать хорошим ремесленником в своей области, но со временем со все большим энтузиазмом поддерживал разнообразные тусовочные мероприятия. И, чего прежде с ним никогда не было, Борис приобщался к алкоголю, становившемуся для него все более желанной отдушиной. К тому времени Толик, в чьей мастерской Борис продолжал обитать, и вовсе спивался. Он уже забыл, что такое творчество, но хорошо помнил, как выпрашивать у отца деньги. В мастерской беспрерывно сидели, ходили, курили, пили, ели десятки прихлебателей и любопытствующих. Общаясь целыми днями, люди умудрялись не обмениваться ни единой полезной мыслью, а лишь производить звуки и уничтожать полезные ресурсы. Тем не менее, Борис выдержал в этой обстановке около пяти лет и сохранил разум, если не считать того факта, что этот разум постоянно находился в заторможенном от спиртосодержащих жидкостей состоянии. За последний год своей ставропольской богемной жизни он не прикоснулся к перу ни разу.

Что-то должно было случиться, чтобы вывести его из этого анабиоза и толкнуть к следующему жизненному этапу, и это случилось. Толик допился до белой горячки, схватил нож и разрезал все свои работы. Трудясь в поте лица, он несколько раз порезался, что было результатом мучившего его тремора конечностей, но врачи сочли эти порезы попыткой суицида. Знаменитый отец отправил Толика в психиатрическую больницу, а всех, кто помогал сыну достичь его «просветленного» состояния, выпер из мастерской вон.

Оказавшись на улице, Борис понял, что пора возвращаться в Юнусовку.

Родная деревня встретила скитальца плохой новостью – вот уже с полгода мать тяжело болела и надежд на выздоровление не оставалось. За мамой ухаживала Зинуля, замужняя жизнь которой не сложилась. В старом родительском доме братья сделали ремонт, но дом все равно казался пустой оболочкой чего-то давно ушедшего: детства, юности, надежд.

Борис вошел в комнату матери. Она лежала в кровати, как показалось ему, ужасающе постаревшая и тяжело больная. Казалось, мать не замечает его, погруженная в полусон. Он сел возле нее, не представляя, что можно сказать в этой ситуации.

– Боря, сыночка, как давно я тебя не видела! – тихо отрывисто сказала мать.

– Мам?

– Как ты живешь? Женился?

– Нет, мам, не женился. Я вернулся домой, теперь тут буду. Может, женюсь.

– А что ты делал все это время?

– Я научился… писать стихи.

– Да ты и в детстве хорошо их писал! Ты способный ко всему, что хочешь!

– Мама, а ты как?..

– Два инсульта, Боря. Уже не жилец. С тех пор, как папа умер, я все думала, что и мне пора, но задержалась.

Отец умер, когда Борис служил и теперь казалось, что случилось это много-много лет назад. Они поговорили с мамой еще немного, а потом пришла Зинуля и отправила Бориса прочь – маме требовался отдых. Так Борис снова оказался дома. На этот раз – навсегда. Один из братьев устроил его шофером на молзавод, и в этой жизни, такой пустой и тусклой, Борис даже находил некоторое удовлетворение. Его больше не тянуло ни на какие новые дороги. Период надежд и метаний кончился.

Хрупкая целостность существования треснула одним осенним вечером. Забежал племянник Витька, позвал к матери, а она повелела собрать всех детей на ее именины через три недели. В положенный срок все восемь детей Дарьи собрались у ее кровати. Они предчувствовали самое печальное, но при маме не хотели показывать своей обеспокоенности. Зинуля застелила мамину кровать красивым бельем с ручной прошвой, расчесала и заплела ее совсем седые волосы, нарядила в светлое свободное платье, но убрать синеватые круги вокруг ее глаз, спрятать ввалившиеся виски и скрыть нездоровую бледность лица уже не могла.

– Дети, мы с папой любили всех вас, каждого, – мамин голос звучал глухо, поэтому дети невольно придвинулись к ней. – Я помню, как кто родился и как рос, и когда заговорил, и что сказал. Правда… иногда путаю, – призналась она. Все заулыбались – мама пошутила, она еще не совсем сдала! – на лице матери тоже отразилось слабое подобие улыбки. – Все вы мне сейчас так же дороги, как и в детстве. Поэтому я не хочу, чтобы вы обиделись.

– Мам, – не выдержала младшая, Лизавета. – Да ты нам жизнь дала, на что вообще после этого можно обидеться?

– Ну, вы же знаете, что меня наше государство наградило. Медаль дали, а потом и два ордена Материнской славы. Вот, на тумбочке лежат мои награды, посмотрите, если кто не видел.

Зинуля взяла три маленькие красные коробочки и передала их братьям и сестрам. И каждый, в чьих руках они оказывались, каждый, кто открывал их и видел переливающиеся благородным блеском ордена и серебристый металл медали, словно снова становился ребенком, возвращался в прошлое и видел маму молодой, наконец-то понимая – каждый о себе – нечто очень-очень важное…

Бориса тоже посетило это видение и, возможно, гораздо более сильное, чем остальных. Он вспомнил, что мама считает его талантливым, не таким, как другие. Она ждет, что он добьется в жизни многого, значит, он должен.

– И вот, – продолжила мать, – я хочу передать свои награды старшей дочери, Алёне. Она была вам всем, как вторая мать. Алёна сама мать-героиня, она воспитывает тринадцать моих внуков. Я считаю, что именно ей и должна передать свои ордена.

Борис оторопел. Он вроде и не рассчитывал получить эти награды здесь и сейчас, но как само собой разумеющееся, полагал, что когда-нибудь именно ему мать передаст их с тем, чтобы он хранил реликвии и позднее вручил своему наследнику.

– Мама, зачем ты?! – заплакала Алёнка. – Что ты, пусть у тебя будут! Я не заслуживаю! Да вот хоть Борис, пусть возьмет! Он же самый младший сын.

– Борис, ты же согласен, что награды должны принадлежать Алёне? – спросила мать.

Он сглотнул, прокашлялся, чтобы не показать, как сейчас сжато его горло, и произнес, крича в душе «нет!»:

– Да, мама.

Плачущая Аленка сейчас казалась ему некрасивой и лживой, а все братья и сестры – пустыми и чужими людьми. Не стать, не добиться ему ничего хорошего, это никому не нужно! В тот вечер, впервые с тех пор, как вернулся из Ставрополя, Борис крепко напился.

Мать умерла через месяц – просто не проснулась утром. На похороны снова съехались все ее дети, но уже с семьями. Когда пошли к кладбищу, за гробом шли человек восемьдесят родственников, да еще полсела. Борис шел в первых рядах, едва разбирая дорогу. Он пил с самого утра, надеясь обезболить душу, но лишь терял мысли и контроль за телом, а внутри оставалась все та же боль. А вот, отчего, он бы не ответил.

Андрей на похороны не попал – был на симпозиуме за границей. Алёнка страшно гордилась сыном. Да что уж там, все гордились. Большинство внуков бабы Даши выросли вполне умными и успешными, но в науку, да еще так по-серьезному, пошел только Андрей. Борис же думал, что будь у него такие же возможности (много книг в доме, да время, чтобы их читать, да отец, во всем помогавший, да мать, души в нем не чаявшая), он бы тоже не остался в этой деревне да не работал бы за копейки шофером! Но произносить вслух такое он не собирался, потому как понимал, что все это от лукавого. На похоронах Борис опять сильно напился, а потом пил беспробудно еще три дня. На работу вышел опухшим и злым, но ему и слова не сказали – мать умерла! С тех пор он стал пить. Временами – с некоторыми просветлениями, но чаще – без.