Георгий Баженов - Похищение любви

– Ну и Шурка! Ой, не могу, не могу!.. – заливалась Наташа.

Миша потер кулаком нос, криво улыбнулся, вспомнив, что тогда ему было не так сладко.

– Ага… Он, значит, за печкой спрятался, на выступ наверху встал и стоит. Ждет меня… Колотнул раз по голове да вниз, в поддых, добавил. Выходит, падать пришлось. Я и падаю… Ага…

У Миши на лице было такое наивное, добродушное и в то же время оторопелое выражение, что не смеяться было невозможно.

– Ага… Упал. А потом как схватил его за ногу и давай с ним драться…

– Это с Шуркой-то, с Шуркой!.. – все смеялась Наташа.

– Ага, с ним… с Шуркой этим… Ну уж, дал ему разок! Ага… Деру его, деру, а он молчит. Ага… Ну, не деру, а так. Связал ему руки вот ее пояском, – Миша кивнул на Наташу, – оттащил в маленькую комнату, бросил на кровать:

«Лежи, – говорю, – ворюга!»

И сам сел рядом на стул. Ага. Отдыхаю. Тяжело дышу.

«Сам ты ворюга», – говорит мне.

«Я-то не ворюга, – отвечаю. – Я по чужим квартирам не лажу».

«Я тоже не лажу по чужим квартирам, – говорит. – Это ты лазишь».

«Да это я за тобой полез. Тебя поймать. Понял, вор?»

«А я тебя хотел убить. Потому что ты вор, а не я».

«Ага, говорю, хитрый больно. С тобой и правда вором сделаешься. Не выйдет! Вот в милицию отведу, там тебе расскажут, кто вор. Отец придет, задаст тебе взбучку. Ага. Если еще в тюрьму не посадят. Ты кто такой? Кто у тебя отец?»

«Я-то знаю, кто я, а вот ты кто такой?»

Долго мы так с ним говорили. Ага. Потом начал он хитрить. Это я так думаю.

«Вот Алеша придет, – говорит, – задаст тебе. Самого в милицию отведет».

«Во-во, пускай побыстрей приходит, – говорю, – дело есть. Новый год справить. Ага. Да вора на руки сдать».

«Алеша тебе и за «вора» даст! Съездит разок – будешь знать!»

«А он кто тебе, Алеша-то? – усмехаюсь я. – Брат, сват, может?»

«Смейся, смейся! Как раз брат и есть…»

«Вот-вот. То-то я помню твою рожу. Не раз видал, как по магазинам шастаешь, бутылки сдаешь. Ишь нашел себе брата! И откуда только такие братцы берутся? С неба, может, свалился?»

«Из Свердловска свалился!»

«Ого! Далекие края. Только что-то не слыхал, будто у Алеши братья есть. Ага. Не слыхал. Нету таких. Ну, и как изволили добраться? На своих двоих?»

«Ох, и дурак же ты», – говорит мне и вздыхает.

«Ага. Я-то дурак. Зато ты больно умный. По чужим квартирам лазить. Грабить под Новый год».

«Не грабил я. Сказано – к Алеше прилетел. На самолете. Из Свердловска. Понятно?»

«Ага, – улыбаюсь, – как не понятно. Еще бы. Все понятно. Какой самолет-то?»

«ТУ».

«О, даже «ТУ»? Ну и как тебе его винты? Ничего, а?»

«Винты! – презрительно фыркнул. – Нашел кого ловить на удочку. Винтов целых двадцать – и все с крылышками. Развязал бы лучше руки».

«Спешу и падаю, – говорю. – Ага. Чтоб снова энциклопедией вот этой получить? Нет, брат, научен горьким опытом. Ага…»

Ну, а что было дальше, вы знаете… – махнул Миша рукой.

– Да ведь Лариса-то не знает! – воскликнула Наташа. Но видя, что Мише не хочется больше рассказывать (дальше неинтересно для него), продолжила рассказ сама: – Мы с Алешей, – Наташа посмотрела на Алешу и улыбнулась, – вернулись на дачу только-только к двенадцати. Новый год на носу, а нам грустно. Мне даже страшно, потому что телеграмму получили, а встретить Шурку опоздали, телеграмма поздно пришла. «Где он теперь? – думаю. – И доберется ли до нас сам?» Все-таки никогда в Москве не был, первый раз из своего поселка уехал, а тут из аэропорта нужно добраться до города, найти Казанский вокзал, – а что именно его искать надо, он еще и не знает, – сесть на электричку, доехать до Отдыха и прочее. Алеша подбадривает меня: ничего, найдет, парню не семь, а, слава Богу, уже двенадцать, он вообще сорвиголова… А мне еще потому грустно, что, встреть мы Шурку, можно было сразу поехать к нашим в Москву – нас ждали, а теперь придется весь Новый год проторчать вдвоем на даче и ждать, приедет Шурка или нет, найдет нас или нет. Да если даже и смог бы нас найти, то как нас теперь искать, когда уже ночь, темно? Вот такие у нас думы… Ну а дверь открываем – и что мы видим? Мы видим, – вспоминая, Наташа снова начинает смеяться, – на нашей кровати, связанный по рукам и ногам, спит Шурка, а рядом на стуле посапывает Миша! Ох, и смеху же было, когда они, проснувшись, начали наговаривать друг на друга… Я прямо чуть по полу не каталась!.. Вот он у нас какой, этот Миша. – Наташа ласково взяла его руку и положила на стол, чтобы не теребил свой нос.

…Поздно вечером Алеша с Наташей проводили Мишу домой. Возвращались на Остужевскую; вдруг Наташа вспомнила еще один смешной эпизод. Однажды, тоже зимой, Миша свалился в колодец. Они слышат: Миша кричит, а откуда – понять не могут, еле догадались. Подбежали к колодцу, заглянули вниз, а оттуда к ним засветились таких два жалких и перепуганных глаза, что мороз по коже прошел. Свалился Миша туда, пробивая лед палкой: наклонился над колодцем, не рассчитал удара, лед проломился, и Миша полетел вниз. Утонуть было невозможно – колодец был широк, лед толст, а лунка в диаметре чуть больше ширины ведра, но и выбраться наверх Миша тоже не мог. «Вот когда я вспомнил, что в школе надо было по канату лазить, мышцы наращивать. Пригодилось бы теперь», – рассказывал Миша позже.

Теперь смеялись над этим – и Алеша, и Наташа. И вдруг… Бывает, что вот делаешь что-нибудь, совершенно уверенный в своей правоте, но неожиданно что-то пронзит тебя: «Как же ты об этом-то не подумал?!»

Так и с Алешей: смех ему показался вдруг обидным для Миши, хотя его и не было рядом.

– Как странно все-таки, – сказал Алеша, остановившись посреди улицы. Но сказал словно для самого себя.

– Что? – не поняла Наташа. – Что он упал в колодец?

– Не это… – опять словно для себя одного, но как будто уже недовольный напоминанием Наташи, пробормотал Алеша. – Другое…

Он подумал, что вот Миша чуть не вдвое старше их, у него семья, жена, двое ребятишек (а всего этого словно нет, по крайней мере – другие этого не чувствуют), но живет Миша, словно должен что-то даже Алеше с Наташей, – и это теперь особенно поразило Алешу. В самом деле, не их ли ради – чтобы угодить им, помочь и тому подобное – разбивал он этот лед и нечаянно свалился в колодец? А ведь это могло кончиться печально, а не смешно. Или вот снежная баба, что это? А уголь? А дрова? Где-то все это нужно было достать и привезти. А то, что, никого не спрашивая, Миша на их даче всегда старался расчистить снег, принести воды в дом, наколоть дров, позаботиться о газе (баллон стоял на улице)? Что это? Или то, как он самоотверженно, хоть и смешно, «защищал» дачу от Шурки? Что все это?

И вот теперь, на Восьмое марта, приехал поздравить Наташу, подарки привез. Легко сказать «раб» или «добровольный раб», ибо, так сказав, уже словно бы снимаешь часть вины, которую чувствуешь перед этим человеком, но не очень ее понимаешь. Уже то, что Миша «преклонялся» перед ними, Наташей и Алешей, хотя они совершенно того не стоили, раздражало теперь Алешу, злило. Это была злость на самого себя…