Анко Джэер - Самый человечный цвет

Три дня спустя, Джой разбудила меня рано-рано утром и заставила вылезти из постели.

– Нам надо в аэропорт, мы летим домой!

Я собрал рюкзак и вышел за своей спутницей на залитый утренним солнцем бульвар. Меня немного удивило, что у Джой не было ни рюкзака, ни чемодана, а только ее сумка и связка книг. Конечно, я и сам всегда путешествовал налегке, но это уже слишком.

В аэропорту Джой без предупреждения закрыла мои глаза руками.

– Не смотри, пусть это будет для тебя сюрпризом.

Я повиновался. Поскольку я даже близко себе не мог представить, откуда могла быть эта странная девушка, то не пытался и гадать. Мы остановились, и она убрала руки. Мы стояли возле стойки регистрации, и на табло высветился ближайший рейс – на Сан-Франциско.

– Ты из Фриско! – улыбнулся я.

Она сморщила нос.

– Не называй его так, это неправда! Это не город сумасшедших – это город самых счастливых и гармоничных людей планеты!

Мы купили билеты и, пройдя пару вынужденных формальностей, отправились к воротам.

В самолете с нами летели самые веселые стюарды, с которыми мне довелось полетать за всю жизнь. Когда мы наконец поднялись в воздух, и я бросил прощальный взгляд на раскинувшийся под крыльями город, я взглянул на Джой. Она поправила очки и подмигнула мне сквозь синие стекла. Кажется, настал самый подходящий момент обрушить на нее лавину моих вопросов.

– Расскажи мне о себе?

Она пожала плечами.

– Ну… а что рассказывать-то? Ты же сам все видел?

– Я только понял, что ты любишь Джорджа Харрисона, синий цвет, работаешь в хостеле и, ну да, ты из Сан-Франциско. Вот и все о тебе!

– Уже много, нет?

– Нет!

Мы оба рассмеялись. Она глубоко вздохнула и положила голову мне на плечо.

– Я даже не знаю, кто я. Моя бабушка была итальянкой, а дедушка – поляком. А со стороны мамы бабушка была на половину француженкой, а дедушка – ирландцем. Поэтому я даже не знаю, кто я. Но, на самом деле, я из Сан-Франциско, и это все обо мне! – она помолчала, но я не торопил ее, – мама и папа погибли тогда, одиннадцатого сентября, в Нью-Йорке… первый раз выбрались посмотреть другой город и…

Я сглотнул. Никогда не знал, что говорить в таких случаях, а тогда тем более. Как утешить человека, который потерял самых близких на свете людей? Если эти люди стали частью национальной трагедии?

– Почти всех своих бабушек и дедушек я знаю только по старым фотографиям, только с одной была когда-то знакома лично, но она умерла. Ну и все, пожалуй. Так что, когда встал вопрос о том, что со мной делать, все просто растерялись. И, наверное, поэтому послали меня в тот приют…

Я ждал продолжения, но оно не последовало. Джой смотрела прямо перед собой, не моргая. Ее взгляд был затуманен, кажется, она настолько глубоко ушла в воспоминания, что только сирена воздушной тревоги могла бы вывести ее из этого состояния.

– Мне досталась маленькая холостяцкая квартирка моего отца, – неожиданно продолжила моя соседка, – наш дом был продан с аукциона, но я не жалею! Когда ты увидишь, где я живу, ты поймешь, почему именно я не жалею.

Нас вежливо, но настойчиво попросили пристегнуть ремни. Я перегнулся через Джой и выглянул в окно, в надежде увидеть под крыльями самолета город. Но не увидел ничего – мы летели в густом, мягком, молочно-белом утреннем тумане. Я не был в Лондоне, но уверен, что даже там не бывает таких туманов, как тот, который встретил нас на подлете к Городу у Залива.

Прилет, посадка, бегом через аэропорт, поездка на одном поезде, на другом поезде, а потом…

Потом мы выскочили на поверхность земли на перекрестке мне еще неизвестных улиц, и Джой схватила меня за руку, и мы на ходу вскочили на подножку трамвая, который медленно, но уверенно, позвякивая и дребезжа, полз на один из холмов. Сквозь толпу туристов к нам пробился кондуктор, но, увидев мою спутницу, только расплылся в радостной улыбке и подмигнул нам, не взяв с нас ни цента.

Мы спрыгнули с подножки и побежали куда-то в сторону. Я не понимал, где нахожусь, но мне уже нравилось все, что происходило со мной. Через несколько минут мы уже поднимались по лестнице небольшого пятиэтажного дома. Джой выудила из своей бездонной сумки ключ на цепочке и открыла дверь квартиры. Она не разрешила мне оглядеться, велела только бросить вещи и почти сразу захлопнула за нами дверь.

Мы стояли на вершине холма и смотрели, как медленно и величественно туман отползает в сторону океана, открывая нашим взглядам остров в центре залива, мрачный Алькатрас, а за ним – другой берег, где, все еще в дымке, робко проглядывали домики Окленда.

– Идем, – позвала Джой, и я послушно зашагал вниз по склону, чувствуя, как сильно бьется мое сердце.

Но нет, мы не пошли прямым путем. Мы плутали и терялись, ну, вернее, я терялся. Джой была дома – это было написано у нее на лице. А я мог только восхищаться красками, и людьми, и цветами… да, цветами! Это даже был не город – это был огромный сад, где цветы расли везде, где вообще возможно было воткнуть семечко. И вот, наконец-то, мы оказались на Эмбаркадеро в районе моста Бэй. Гигантское сооружение, протянувшееся через весь залив, темным силуэтом вычерчивалось на фоне залитого солнцем неба. Я хотел взобраться на него, посмотреть туда, на запад, где самое узкое место пролива перехватывает другой мост, в разы короче, но в сотни раз легендарнее; но Джой помотала головой и сказала, что всему свое время.

Мы прошли еще немного, когда она вдруг бросилась к ограде и облокотилась об нее, глядя на меня.

– Что ты скажешь о моем городе? Только кратко, пока ты ничего еще не видел, считай.

– Клумба, – не задумываясь, ответил я, – огромная клумба на холмах.

Она рассмеялась.

– Хорошее определение! Я уже боялась, что ты опять скажешь «Фриско». Прошу, зови его Сан-Фран лучше, правда.

Я кивнул. Они прищурилась и шагнула в сторону. На перилах я неожиданно увидел металлическую табличку с надписью: «Сан-Франциско – 49 квадратных миль, окруженных реальностью». Лучше не придумаешь!

Джой повела меня вдоль набережной, а я только оглядывался, любуясь неровностью небоскребов по левую руку и поражаясь масштабности порта по правую. Солнце щедро обливало нас своим золотым сиянием. Казалось, оно тоже любило этот город чуть больше, чем его соседей. Несмотря на туман, все еще нехотя отползающий в океан, оно светило, грело, растапливало…

Мы зашли в небольшое кафе на шумном причале и поели суп из буханок хлеба. Это было странно, и вкусно, и сытно, и поразительно не дорого. Впрочем, такая мелочь, как деньги меня перестала волновать – я уже чувствовал в воздухе запах приключений. Или так пахло от ее кожи?

Она протащила меня через пол города. Но при этом упорно запрещала мне смотреть в сторону залива, запрещала мне думать о мосте, хотя это все, о чем я мог думать с тех пор, как приземлился наш самолет.