Владимир Яцышин - Повесть об Анне

– Смотри, медсестра! Шрам! Вот еще один! Смотри! Это я косточку проглотил! Ха-ха! И вот тут есть, видишь?

Музыка становилась все громче, Светлана проходила как раз мимо радио. Здесь толпилось особенно много пациентов. Кислый запах пота становился все отчетливей. Первым попался ей мужчина, который стоял под стенкой, обняв себя руками. В его глазах совершенно не было видно белков, казалось, что зрачки его расползлись до размера всего глазного яблока. Нос и верхняя губа срослись у него еще при рождении, судя по звукам, которые он издавал, у него, очевидно, также была волчья пасть. Поразительно, что в клинику он попал относительно недавно: у него обнаружили острую маниакальную шизофрению. Он умел читать, писать, у него было даже среднее образование. Он стоял, издавал прерывистые, басистые звуки, а утолки его то ли носа, то ли губ вздрагивали. Похоже было, что он улыбался. От этого пациента внимание Светланы отвлек другой. Мимо нее с большой скоростью прошел беспокойный молодой человек, руки его тряслись, лицо было бледным. Тонкие, плотно сжатые губы без остановки твердили:

– Следят твари, я всегда знал, что они следят!..

Посреди коридора, прямо возле радио, стояла крупная женщина лет шестидесяти, она танцевала медленный танец. Она всегда стояла здесь и с утра до вечера танцевала. Независимо от темпа музыки, танец был один и тот же. Такую женщину каждый день можно встретить на улице, она казалась совершенно здоровой на фоне остальных, но стоило ей в экстазе своего пляса, отвернуться от стены и становилось видно, что ее острая нижняя челюсть настолько выпирает вперед, что между обнаженными зубами собралось много желтоватой слюнной пены. Она, приподняв голову и загадочно, ужасающе улыбаясь, двигала бедрами под музыку, мяла рукой свою правую грудь, периодически скалилась и сплевывала пену, попадая на штаны и обувь других пациентов. Возле нее медленно извивался маленький и толстый человечек, поверх пижамы, которого была одета тельняшка. С наглым лицом, он вульгарно вращал в такт музыке низом своего живота и выпавшей грыжей, зажатой в подвязанный на ремешках бандаж. Периодически он медленно и вальяжно, словно подплывал к женщине ближе и терся всем, чем только можно о ее круглое, массивное бедро. В такие моменты она сильно отталкивала коротышку от себя, а когда он становился чересчур назойлив, могла сплюнуть в него своими скоплениями, тогда он начинал яростно рычать на нее. Иногда он бил кулаком в ее живот или со всей силы наступал ей на ногу. За этой парочкой, под стеной, стояла целая шеренга пациентов: парень со стремительно стареющим лицом, широко расставив руки и ноги, изображал движения, словно он играет на гитаре; крупный мужчина с лицом младенца гневно улыбался и что-то пытался показать; высокий, лысый, круглолицый человек с абсолютно искаженной формой черепа пристально смотрел на Светлану. Его голова казалась не настоящей.

Сгорбленная тощая женщина с огромными серыми кругами под глазами изрыгивала воздух, свято веря, что это саранча. Дрыгающийся мальчик, которому, если присмотреться, стукнуло уже лет сорок, дергал себя за гениталии. Женщина в длинной, черной юбке, сидевшая у стены возле чугунного радиатора, ловила невидимых пчел руками, а затем вскрикивала:

– Укусила! Вот те на! Укусила, сука такая!

После чего она старательно старалась ногтями выдавить из-под кожи мнимый яд. На руках образовывались язвы и инфекции, которые уже были не мнимыми.

Все это было на пятом этаже и в тысячный раз доказывало Светлане старую истину – до чего же хорошо пациентам двумя этажами ниже. Анна, Паша, Леонид и другие – все они имели отдельные палаты, с ними индивидуально работали психиатры, им проводили тестирования, все их проблемы обсуждались. Медсестра вспомнила об Анне, вспомнила, как она свободно рисует свои холсты, еще и временами требует, чтобы ей не мешали. Эти же толпища больных, чьи острые, тяжелые и мучительные недуги отразились еще с рождения на их лицах, были совершенно безнадежны и неизлечимы. И хотя им выдавались препараты, с ними старались проводить трудотерапевтические сеансы, все это было, очевидно, бесполезно – они находились здесь просто в изоляции от здорового мира. По нескольку раз за день здесь происходят попытки половых актов, иногда кто-то из этих ужасных, лишь отдаленно похожих на женщин, пациенток, беременеет, но медицинские собрания принимают решения принудительно прерывать беременность. Здесь настоящий хаос и в конце этого коридора безумия, опираясь на подоконник, стоит, смотря в окно, гигантский Алексей, напоминающий тоскующую, сломленную духом, запертую в клетке, загнанную гориллу.

– Мой дед таким вот образом как-то прикрепил ветку груши на яблоню, – рассказывал он своей невидимой девочке. – И что ты думаешь, она проросла!

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

чрезмерное беспокойство по поводу своего здоровья при отсутствии к тому объективных причин, мнительность. (Прим. ред.)

Бисетр – старинная французская тюрьма, ставшая в итоге госпиталем. Здание отличалось особой мрачностью и использовалось Виктором Гюго при написании его повести «Последний день приговоренного к смерти». (Прим. ред.)