Владимир Бердников - Человек неразумный

Демьян немного подумал и ответил:

– Наверное, всё-таки в головном мозге.

– А нельзя ли поконкретнее? – Заломов уже не сдерживал язвительной улыбки. – В каком отделе головного мозга, в каком полушарии, в какой доле, в какой извилине?

Демьян снова задумался, но весь вид его показывал, что он сбит с толку.

– Я не могу указать вам точное местоположение нашего духа.

– Дорогой Дёма, – провещал Заломов тоном мудрого учителя, – фактически вы описываете дух как облакоподобный физический объект. Если бы я верил в духов, то не опускался бы до столь плоского материализма. Духовное – как нечто противоположное материальному – не может обладать протяжённостью, формой, границами и физико-химическими свойствами. Оно также не может обладать массой и энергией. И, стало быть, не может двигаться, светиться и физически воздействовать на нас. Получается, что в ощущаемом нами трёхмерном мире (а другого мира нам не дано) духов просто быть не может.

От возмущения Демьян даже подскочил на стуле. Он приподнял плечи, набрал в лёгкие побольше воздуха для продолжительной тирады, но так и застыл с раскрытым ртом, ибо в этот момент раздался сладкозвучный призыв Анны: «Мальчики, хватит философии, я танцевать хочу».

Действительно, молодые люди, поглощённые своим петушиным боем, и не заметили, что публика в кафе уже ударилась в безудержное славянское веселье. Пляшущие люди образовали нечто вроде хоровода и под звуки зажигательной балканской музыки летят по кругу, положив руки на плечи друг друга. Тут были и Кедрин, и солидные господа, сидевшие с Ниночкой, и сама Ниночка, забывшая о своём возрасте, о своей маске и обо всём прочем, чем являлась она в этом мире. Трое молодых спорщиков тоже включились в хоровод. Заломов быстро усвоил несложные движения, и сладкая, пьянящая радость затопила его душу. Он видел только Анну, видел, как её волнистые волосы, подчиняясь дикому ритму, падают то на округлые плечи, то на упоённое пляской прекрасное лицо. Временами она поворачивалась к нему, и в её тёмных грозовых очах вспыхивали такие электрические разряды, от которых его сознание куда-то сладко проваливалось. И в том сладком провале он видел её танцующей в свете костра с гирляндами цветов вместо одежд… Эх! Чего только не привидится неженатому молодому мужчине под влиянием танца, всеобщего веселья и близости молодой, красивой и здоровой женщины!

Но всему приходит конец. Безумная пляска закончилась, и Анна объявила, что ей нужно идти домой. «До встречи», – произнесла она, нарочито прокартавив на американский манер, и направилась к выходу, гордо и без малейших усилий неся над паркетом своё лёгкое гибкое тело. Заломов подошёл к окну и увидел, как Анна, выскочив из кафе, подбежала к видавшей виды Волге, открыла дверцу и, резко повернувшись, бросила взгляд на окна второго этажа. Заломов почти автоматически махнул ей рукой, и Анна, уже находясь в машине, тоже махнула рукой. Затем её Волга тронулась, и, быстро набрав высокую скорость, помчалась в сторону Институтского бульвара.

Заломов шёл домой, и в мыслях его была только она . Сомнений не было – он снова проваливался в любовь. Эти горящие умом глаза, эти сочные губы, это молодое тело, полное здоровья и грации. Эта правильная русская речь, лишённая провинциализмов. И всё это в глубине Азиатского континента, в самом центре Сибири.

А кругом бушевала сибирская весна. Никогда раньше не видывал Заломов такой бурной весны. Зима с морозами и вьюгами безраздельно властвовала до середины марта, потом пару недель стояла очень мягкая (вполне зимняя по европейским меркам) погода. И вдруг волнами стало набегать тепло, огромные сугробы стали оседать прямо на глазах, и наконец всё поплыло. Только на днях вода успокоилась, уйдя в землю, покрытую чёрной грязью и бурыми прошлогодними листьями. Сегодня он видел возле Института ярко-жёлтых, почти люминесцирующих бабочек-лимонниц, а через форточку в его подвальную трудовую келью залетела крапивница с крыльями, будто сотканными из оранжевого шёлка. Берёзы ещё не распустились, но их серёжки уже набухли и начали лопаться, распространяя жёлто-зелёные облачка пыльцы, от которой немного скребло в горле и жгло глаза. Но даже эта лёгкая аллергия не снижала чувства восторга от единения с природой, со всех сторон обступившей Заломова. Наверное, влюблённость обострила его воображение. Ему вдруг показалось, что он видит, как в глубине чёрной влажной почвы, расталкивая комья тучного перегноя, рвутся вверх толстые ростки таинственных, ещё неведомых ему цветов Сибири. Удивительно, но, несмотря на то, что детство и юность Заломова прошли в маленьком провинциальном городке под Ленинградом, он никогда не думал, что можно так болезненно переживать пробуждение природы. Полгода зимы даже для северянина, пожалуй, многовато.

Следующий день был субботой. Обычно в субботу Заломов шёл в Институт, но в это утро он забыл про свою работу. Он лежал в постели и перебирал в памяти события вчерашнего вечера. Естественно, особому анализу подверглось всё, связанное с Анной. Восстанавливая в памяти её слова, мимику, жестикуляцию, переливы голоса и смех, он испытывал восхитительное чувство влюблённости. Одурманенное этим чувством сознание требовало одного – снова и снова видеть её. «А захочет ли она видеть меня? – спросил себя Заломов и тяжело вздохнул. – Эх, если бы у меня была голливудская внешность». Но, увы, он прекрасно знал, что не вышел ни лицом, ни видом. Даже спортивная секция по плаванию не настолько улучшила его фигуру, чтобы взгляд стороннего наблюдателя мог бы выхватить его из безликой серой толпы. Иными словами, внешность Заломова можно было, не колеблясь, назвать весьма обычной и даже заурядной. И всё-таки девушки что-то в нём находили и нередко даже влюблялись, правда, не сразу, не с первого взгляда.

Итак, в то весеннее утро Заломов пожалел, что не красавец. А ведь ещё совсем недавно в болтовне с приятелями-студентами он развивал оригинальные мысли о преимуществах неказистости. Он указывал на «ужасные проблемы», которые якобы осложняют жизнь красивых молодых людей. «Главная беда красавцев, – говаривал Заломов, – в том, что высшая награда достаётся им незаслуженно легко, а это тормозит развитие личности». В своих рассуждениях он доходил даже до презабавного вывода, что красивая внешность – это вообще самое невыгодное, что может получить мужчина от своих родителей. Такова была теория Заломова, но как же сейчас хотелось ему быть красивым! Впрочем, никакие жизненные ситуации не мешали ему находить забвение в своих мыслях и мечтах.

«Эх, лица, лица, – занялась в голове его новая мысль, – какое интересное явление природы. В этнически однородной популяции одни и те же лица появляются снова и снова. И такие, как у Демьяна, и такие, как у Кедрина, да и моё лицо, конечно же, появлялось на Руси несчётное число раз. Действительно, при высокой концентрации генов, стоящих за «русскими» (то бишь за восточно-европейскими) чертами, не так уж редко должны повторяться и комбинации этих генов». Впервые Заломов осознал закон воспроизведения лиц, когда смотрел документальный фильм о войне. Кинокамера медленно скользила по колонне советских солдат на марше, и он видел среди тех погибших или давно состарившихся людей лица своих сверстников. Увидел он и себя и испытал чувство щемящей жалости. А вот личности формируются не только генами. Едва ли за всю историю человечества появлялись хоть раз две совершенно одинаковые личности. Впрочем, личностные типы возникают в полном соответствии с законами комбинаторной генетики. Людей волевых и мягких, любознательных и апатичных, хвастливых и скромных легко отыскать в любом крупном коллективе.